«Я схожу с ума…»
Она спустилась на первый этаж и остановилась перед дверью в гостиную: она увидела Луи, сидящего перед камином с книгой в руках. И как всегда, у него был вид дремлющего человека: глаза были чуть прикрыты, а ровное дыхание свидетельствовало о спокойном сне.
Наталия на цыпочках вернулась в противоположное крыло и заглянула в комнату Гаэлль. Все было так же, как и тогда, с той лишь разницей, что на туалетном столике не было ножниц, они остались в гостиничном номере «Клериджа». «Хоть бы Катрин с Пьером догадались заплатить еще хотя бы за пару дней…» Она вдруг представила, как ее вещи выносят из номера и запирают в камере хранения: до возвращения хозяйки… А что, если она, эта хозяйка, не вернется?
Чтобы не думать о предстоящем – очередном! – разговоре с сумасшедшим Луи, который непременно спросит, почему она «не работает», Наталия, чтобы хоть как-то убить время, заперлась изнутри в комнате Гаэлль, открыла шкаф и достала оттуда темно-синее платье и белый кружевной гофрированный фартучек, надела все это на себя и решила испугать Луи. Игра в абсурд тоже имела свои прелести…
Стоя перед зеркалом, она забрала на манер Гаэлль волосы наверх и заколола их найденными на туалетном столике шпильками, и вдруг ей в голову пришло нечто заставившее ее призадуматься: «Почему Гаэлль не взяла с собой вот хотя бы этот шикарный косметический набор, а духи? А вот эти золотые ножнички? Или ароматическое масло для ванны?» И даже это можно было бы понять: ее уволили, она была расстроена, а потому могла уйти с шумом, со скандалом и криками… И тогда тот факт, что она могла оставить в чужом для нее доме все эти женские штучки, был бы хоть как-то объясним. Но когда Наталия в ящике стола обнаружила шкатулку с золотым колечком и золотой же цепочкой, ей стало не по себе. Здесь же, в шкатулке, лежал надушенный горьковато-терпкими духами носовой платочек – произведение искусства: вышитые гладью растительные узоры в сочетании с мережкой, и в самом центре сине-желтые буквы: «Rebecca».
Она сидела перед зеркалом, рассматривая платок, и вдруг, вспомнив лицо Гаэлль, освещенное ночной лампой, поняла, что так беспокоило ее весь сегодняшний день: ведь она никак не могла выбросить из головы ту телевизионную передачу, которую смотрела в гостинице, пока ждала возвращения Катрин. Женщина в белом халате, очевидно, врач, давала интервью… И там были еще титры: «Rebecca de Frain»… Да, именно Ребекка де Фрейн. Только у нее были светлые волосы… Но лицо… лицо-то…
Наталия в одежде Гаэлль дошла до музыкальной комнаты и остановилась перед ней в нерешительности… Она думала теперь только о Гаэлль. Зачем было этой женщине выдавать себя за горничную, и знал ли об этом Луи? В каких отношениях Луи и Гаэлль (или все-таки Ребекка?)?..
У нее от всего этого голова шла кругом.
И все же она рискнула, вошла в комнату, села за рояль и не задумываясь взяла несколько аккордов, после чего произвела на свет неуклюжее и какое-то рваное глиссандо по всем клавишам и начала наигрывать, постепенно ускоряя темп, самый что ни на есть настоящий французский канкан…
Она увидела Гаэлль. Та была мертва.
– Ребекка! Ты?!
Она тотчас отдернула руки и повернулась к двери: там стоял потрясенный, бледный как бумага Луи Сора.
– Как же вы испугались, господин Сора… – Наталия, играя подолом длинного платья, подошла к нему. – И с каких это пор меня зовут Ребеккой?
– Я обознался…
– Но ведь я же в одежде Гаэлль, тогда почему же вы назвали меня Ребеккой?
– Я вижу, что вы готовы к работе… А теперь послушайте меня внимательно… – Он взмок от волнения, на лбу выступили крупные капли пота, а нос стал мучнисто-белого, неприятного цвета. – Присядьте, мне надо сообщить вам действительно что-то очень ценное… Я надеялся на то, что этот разговор произойдет на более интеллигентном уровне, но, очевидно, я с самого начала повел себя неправильно по отношению к вам… Да, вы были абсолютно правы, когда сказали, что у меня помутился рассудок. Это так, и причем уже давно… Но если я вам сейчас все расскажу, то вы, быть может, поймете меня… Когда Ребекка рассказала мне о вас…
