Полковник прочистил горло, взял в руки другой документ и продолжил:
— После смерти жены Кэррол вернулся в Лондон, где получил место врача в приюте для бедных в Ист-Энде. В это время свирепствовала эпидемия холеры. Но там он прослужил всего два года. В 1863 году он поступил на военную службу в качестве хирурга.
Вот с этого момента, мистер Дрейк, наша история предстает во всей своей полноте. Кэррол получил назначение в 28-й бристольский пехотный полк, но всего через четыре месяца попросил о переводе в колониальные войска. Просьба была удовлетворена незамедлительно, и он вступил в должность заместителя главного врача военного госпиталя в Сахарапуре, в Индии. Там он быстро заслужил репутацию не только превосходного врача, но и человека, склонного к некоторому авантюризму. Он часто сопровождал экспедиции в Пенджаб и Кашмир, где подвергался опасностям со стороны и местных племен, и русских агентов. (Это постоянно возникающая проблема, так как русский царь пытается оспаривать наши территориальные притязания.) Оттуда Кэррол также слал замечательные отчеты, однако ничто не указывало на ту... ну, скажем, страсть, которая заставила его затем потребовать себе рояль. Некоторые наши наблюдатели сообщали, что он старается избегать вооруженных конфликтов, его заставали за чтением стихов в больничном саду. Наше руководство смирилось с этим, хотя и не без некоторого недовольства: однажды Кэррол прочел местному вождю, который лечился в его больнице, поэму Шелли — кажется, «Озимандиас». Этот человек, который уже подписал договор о сотрудничестве, но до сих нор отказывался передать в наше распоряжение своих людей, вернулся в больницу через неделю после выздоровления и попросил аудиенции не с военным офицером, а с Кэрролом. Он привел отряд в триста человек, «чтобы служить под началом поэта-воина», — это его слова, мистер Дрейк.
Полковник поднял глаза. Он заметил легкую улыбку на губах настройщика.
— Я понимаю, это удивительная история.
— Эта поэма способна произвести впечатление.
— Это так, хотя приходится признать, что этот эпизод послужил для доктора причиной будущих неприятностей.
— Почему же?
— Мистер Дрейк, мы забегаем, однако, вперед. Я считаю, что эта история с «Эрардом» имеет отношение к попыткам «воина» стать «поэтом». Рояль — слава Богу, это лишь мое личное мнение — представляет собой... как бы это получше сказать, нелогичное продолжение такой стратегии. Если доктор Кэррол действительно верит в то, что, принеся в те края музыку, он сможет обеспечить там мир, остается только надеться, что у него хватит вооруженных солдат, чтобы защитить его. — Настройщик молчал, и полковник немного поерзал в кресле. — Мистер Дрейк, вы, наверное, согласитесь, что поразить воображение местного аристократа чтением поэзии — это одно. А требовать от Военного министерства доставить рояль в один из самых удаленных наших постов — несколько другое.
— Я плохо разбираюсь в военных делах, — заметил Эдгар Дрейк.
Полковник метнул на него быстрый взгляд и вернулся к своим бумагам. «Этот человек не слишком подходит для местного климата и прочих испытаний Бирмы», — подумал он. Высокий, худой, с седеющими волосами, небрежно падающими на лоб, в очках с проволочной оправой, настройщик больше походил на школьного учителя, чем на человека, способного выполнить какое-либо военное поручение. Он казался старше своих сорока лет. У него были темные брови и мягкие бакенбарды, светлые глаза. От уголков светлых глаз разбегались морщины, хотя и не такие, отметил полковник, как у человека, который часто улыбается. Одет в вельветовый сюртук, галстук-бабочку и поношенные шерстяные брюки. Все это производило бы несколько печальное впечатление, если бы не губы, неожиданно полные для англичанина: на них застыло выражение чего-то среднего между смущением и легким удивлением, что придавало лицу настройщика какую-то особую мягкость, приводившую полковника в замешательство. Он также обратил внимание на руки настройщика, которые тот постоянно поглаживал; запястья тонули в рукавах сюртука. Эти руки не походили на те, которые привык видеть полковник, они были слишком нежными для мужчины. Хотя, когда они здоровались, полковник отметил твердость и силу рукопожатия настройщика, было такое ощущение, как будто под мозолистой кожей скрывался прочный проволочный каркас.
