– Всё равно сдохнет! Как минимум, воспаление лёгких схватил! –
взвизгнул психопат, в спешном порядке покидая место происшествия.
Серафим лежал на животе и отплёвывал воду. Шуба его потонула. Тут он
увидел «Житие преподобного Серафима, Саровского чудотворца», выпавшее из Бориного
кармана.
– Это же мой святой! – прохрипел спасённый. – В честь него меня
назвали!
– Возьмите себе! – сказал Боря. Стали подходить какие-то люди.
– Спасибо, мальчик! Где ты живёшь?
Боря не ответил и со всех ног кинулся домой. С него было довольно.
2
Боря решил добросовестно исполнить задание своих умерших предков:
изучил жития Серафима и Сергия, биографии Льва Толстого и Андрея Сахарова. В
качестве бизнесмена-филантропа он взял одного из Рокфеллеров, а на роль
политика-гуманиста не смог выдумать никого лучше Владимира Ильича Ленина.
Интересная картина получалась. Великий учитель нравственности, «ум,
честь и совесть» своей эпохи оказался зеркалом кровавой русской революции и
злостным хулителем обычаев своего родного народа. Лауреат Нобелевской премии мира,
член Совета директоров международного Фонда за выживание и развитие
человечества был изобретателем водородной бомбы. Видно, он спасал человечество
от своих собственных изобретений. Американский миллиардер-благотворитель на
поверку оказался злобным истеричным старикашкой с непомерно раздутым
тщеславием. «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог». Про
мумифицированного «вождя мировой революции» Боря и так уже знал достаточно. Вся
его гуманность и желание блага своему и другим народам обернулась кровавым
террором, репрессиями, тоталитаризмом. Боря помнил, какие у вождя были злые
глаза на купюрах советской поры.
Сергий Радонежский как политик и гуманист значительно выигрывал на фоне
Рокфеллеров и Ульяновых. А Серафим Саровский как благотворитель (многочисленные
исцеления) и учитель нравственности намного превосходил и Толстых, и Сахаровых.
Оставалось ответить на вопрос: что явилось причиной их превосходства?
* * *
– Ну, хорошо, они были верующие! – сказал Боря.
– Отлично, молодец! – просиял дедушка.
– Погоди, старый! Кто сейчас не верующий? – сказала бабушка. – Любого
спроси на улице, скажет: верующий! Точнее!
– Они были христианами?
– Тепло, теплее. Но ещё не самая суть.
– Православными христианами?
– Само собой, православными. Но не просто. Как ты думаешь, все ли
православные христиане одинаковы? Ты же был в храме. Не замечал ли ты такие
тоскливые глаза, ну, как у бассета? Разве Серафим Саровский был такой? А видел
глупое выражение глаз у некоторых прихожан? Думаешь, у Сергия Радонежского было
такое выражение? – Бабушка явно на что-то намекала.
– Мне понравились молодые люди, – сказал Боря. – У них выражение глаз и
радостное, и умное.
– В яблочко! – завопил дедушка. – Большинство молодых прихожан сейчас –
студенты МГУ и других лучших ВУЗов. Они знают и церковную историю (особенно
историю расколов – в ней всё современное богословие), и другие религии, как
свои пять пальцев. Мы называем их…
– Молчать! – прикрикнула на него бабушка. – Зачем же все тайны сразу
вываливать? Никакой эзотерики! Молодые люди любят, когда их посвящают
постепенно, шаг за шагом. Внучёк! Вот тебе новое задание, намного сложнее
предыдущего. Поговори с отцом! Глаза у нашего сына не тоскливые и не глупые, он
очень много прочитал. Узнай, почему он не бывает в храме и какую книгу он не
смог дочитать.
– Да, в этой книге, в одной из последних глав, есть эпизод, точь-в-точь
совпадающий с одним эпизодом из жизни твоего отца! – подсказал дедушка. –
Персонажа, с которым произошёл эпизод, зовут Иу… – Бабушка дёрнула деда за
руку.
– Он так никогда не научится думать! До свидания, внучёк! Ещё увидимся!
И они унеслись, как и в прошлый раз. Боря смотрел во все глаза, но
мётел у них в руках не обнаружил.
* * *
Боря был не таким тупым, каким его считала бабушка (или делала вид, что
считала). Он сообразил, о какой книге идёт речь, и отправился в храм за этой
книгой. Там шла служба, и, купив Евангелие, Боря решил постоять немного
где-нибудь в задних рядах.
Рядом с ним стоял молодой человек лет двадцати, который без конца
нервно грыз ногти, а один раз впился себе зубами в предплечье. На его
интеллигентном лице отражалась тяжкая дума.
