Глаза Сабрины радостно блеснули.
— Ладно, — согласилась она, слезая со стула.
Кейт вручила Сабрине ложку и вазочку с мороженым.
— Спасибо, ты отличная помощница, — похвалила она малышку.
— Обед прибыл, — объявила Кейт, войдя в комнату Марша. — Здесь, на подносе, горячее. А Сабрина, которая так хорошо мне сегодня помогала, принесла десерт, — веселым голосом добавила она, надеясь, что Марш хотя бы поблагодарит свою дочку.
— Это шоколадное мороженое, — сказала Сабрина, подойдя к креслу, в котором Марш проводил большую часть дня.
— Мороженое можешь отнести обратно, я его не люблю, — грубо ответил Марш.
— Чушь. Все любят мороженое, — возразила Кейт.
Ее охватила досада при виде слез, выступивших на глазах у Сабрины.
— А я нет! — огрызнулся Марш.
Сабрина швырнула вазочку на пол, повернулась и стремглав выбежала из комнаты. Кейт беспомощно смотрела ей вслед.
— Что случилось? Ты что-то уронила? — спросил Марш, даже не подумав о том, что его ответ мог обидеть девочку. — Надеюсь, это не мой обед. Что у нас сегодня в меню?
Кейт проводила взглядом Сабрину. Какой же он хам! Разве можно быть таким бесчувственным грубияном?! Сабрина всего лишь хотела помочь, а Марш обошелся с ней так же бесцеремонно, как и с Кейт в ту ночь на озере, когда она помогла Пайпер.
Надо было все ему высказать еще в тот раз, когда он набросился на нее, даже не пожелав выслушать ее объяснения, но тогда она сдуру промолчала…
— Хлеб и вода! — выпалила Кейт, наконец-то дав волю ярости. — После твоей выходки это все, что ты заслуживаешь.
Марш был ошеломлен ее вспышкой.
— Не понял.
— Тогда я, пожалуй, объясню. — Кейт поставила поднос на стоящий рядом комод. — Твоя дочь только что выбежала отсюда в слезах, — сказала она, подбирая с ковра остатки мороженого.
— В слезах? Почему? — Он казался искренне удивленным.
— Почему? — переспросила Кейт, не веря собственным ушам. Она выпрямилась, борясь с желанием запустить вазочкой с мороженым ему в лицо. — С тех пор, как мы вошли в этот дом, ты сидишь взаперти в своей комнате, дожидаясь, пока вернется твое зрение. А тем временем, твоя дочь, которая, между прочим, и так уже достаточно невзгод пережила в своей жизни, все сильнее от тебя отдаляется. Мне кажется, она тебя боится. Что, если ты так и останешься слепым? — торопливо добавила Кейт, не позволяя Маршу ответить. — Что, если это неизлечимо? Ты так и будешь сидеть в своей комнате до самой смерти? Или все-таки очухаешься, возьмешь себя в руки и научишься жить со своим недугом? Тебе еще повезло! Потому что зрение к тебе вернется. Но пока ты тут страдаешь от жалости к себе, твои отношения с дочерью могут разрушиться окончательно. Ты нужен Сабрине, Марш. Ей нужна твоя любовь и внимание. Она совсем недавно лишилась матери и едва не потеряла тебя в той аварии. Сейчас она очень одинока, и если ты и дальше будешь ее отталкивать и обращаться с ней, как сейчас, ты потеряешь ее навсегда. По-моему, тебе пора прекращать думать о себе и начать думать о ней!
Задыхаясь, с колотящимся сердцем, Кейт ждала, что скажет ей Марш. Она знала, что перешла черту. Знала, что не имеет права осуждать его поведение. Но больше молчать она не могла.
Марш не мог видеть боль и обиду в глазах Сабрины, когда он заявил ей, что не любит мороженого. С таким же успехом он мог бы сказать девочке, что не любит ее, и ее реакция была бы точно такой же.
Воздух в комнате искрился от напряжения, а молчание все тянулось и тянулось.
— Ты закончила? — спросил Марш с тихой яростью в голосе.
— Пока да, — с вызовом ответила Кейт, не зная, как понимать его вопрос.
— Ты всегда читаешь нотации своим пациентам?
— Только тем из них, кто этого заслуживает. А ты еще хочешь обедать? — поинтересовалась она, решив переключиться на другую тему.
Кейт взяла поднос и поставила его Маршу на колени, но прежде чем успела отойти, доктор схватил ее за руки. Она ахнула, как от ожога, чувствуя, как их обоих охватывает какое-то странное, хмельное и возбуждающее напряжение.
Марш подался вперед, теперь их лица разделяли считанные сантиметры. Кейт ощущала щекой его дыхание, вдыхала знакомый запах мужского тела, запах, сводящий ее с ума, пробуждающий в ней такую страсть, которую не мог вызвать ни один другой мужчина.
