Сама я легко отыскала и нужный двор – номера на этой улице висели огромные на каждой калитке. Наверное, так требовал от жителей частного сектора главный чиновник поселка.
И опять меня ждало потрясение. Я приготовилась увидеть что угодно, но только не такой дом! Он всегда представлялся мне приземистым, мрачным, чуть ли не вросшим в землю, с маленькими оконцами.
А дом оказался веселым двухэтажным теремком с кокетливой мансардой, окрашенный в цвета ранней осени – зелено-желто-багряные. В таком доме хорошо жить многодетной семьей. Стоило лишь слегка напрячь воображение, как можно было представить себе детей, сбегавших с высокого крыльца на бетонные плиты дорожки.
Если учесть, что дом построили ещё в начале прошлого века и он тоже перешёл тете Липе по наследству, в нашем роду имелось немало оригиналов, которые даже дома строили и красили не так, как другие.
Калитка тоже была под стать дому, какая-то несерьезная – из узкого деревянного штакетника – и закрывалась не на щеколду, а на тонкое металлическое кольцо, просто наброшенное на опорный столбик.
Едва я ступила во двор, как из соседнего дома выскочила молодая женщина и, слегка помедлив у калитки, решительно последовала за мной.
– Вы – Лариса, – утвердительно сказала она.
– Лариса.
– А я Лида, соседка ваша… вашей тёти Олимпиады, царство ей небесное. А теперь ваша. Вы же здесь будете жить?
– Не знаю, – почему-то соврала я, хотя на деле и мысли не допускала о том, чтобы в эту дыру переехать.
Просто эта женщина показалась мне такой открытой, такой трогательно наивной, что мне не захотелось её огорчать. По крайней мере вот так, сразу.
– Оставайтесь, – с ходу стала уговаривать Лида. – У нас хорошо. Воздух чистый. Вода родниковая. Грибы, ягоды…
– А работать где? – как бы между прочим поинтересовалась я; этих песен про природу я в своё время наслушалась от тетушки.
– С работой у нас неважно, – честно призналась соседка. – Я дома с детьми сижу, а Виталик, муж мой, вкалывает. Некоторые женщины мечтают дома сидеть, не работать, а я уже волком вою… Сейчас я вам ключи принесу. Липа как чувствовала, мне запасные оставила. Хорошая была женщина. Сама вызывалась с детьми посидеть, если мне нужно было куда-нибудь уйти. О такой соседке только мечтать…
Лида пригорюнилась, но вспомнила о ключах и ушла. А когда вернулась, опять принялась щебетать:
– Я тут за вашим наследством приглядывала. Пыль вытирала. Полы мыла. Подумала, неприятно будет человеку оставаться в нежилом доме, пылью пропахшем… Хотя бы и тому, кто купит. Кто зайдёт посмотреть, а дом будет выглядеть заброшенным. Понятно, и цены хорошей за него никто не даст.
Она замялась, а я почувствовала, что соседка не знает, как мне о каких-то своих сомнениях рассказать.
– Знаете, Лариса, я думаю, ваша тётя Липа не сама утонула. Её убили.
– У вас есть какие-то сомнения в том, что это естественная смерть? – строго, как на допросе, сказала я.
И не стала говорить ей о том, что в моем родном городе некая молодая дама, владелица фирмы по продаже оргтехники, тоже высказывала мысль, что среди зимы просто взять и пойти на реку, чтобы там провалиться в полынью, можно либо под большим градусом, либо нарочно свести счеты с жизнью от великой любви. Причем это относилось бы к какой-нибудь нимфетке, у которой не все дома по младости лет, а не к женщине за сорок…
– Я думаю, это её молодой любовник утопил!
– Молодой любовник?! – изумилась я.
Мы, то есть Киреевы, ничего прежде о таком в биографии тети Олимпиады не слышали. Уж, наверное, моей маме, своей, можно сказать, наперснице, она сказала бы об этом в первую очередь.
Ну хорошо, по крайней мере полгода до своей смерти она к нам в гости не приезжала, но ведь маме писала, и довольно регулярно. И ни словом, ни намеком…
Хоть мама об откровениях Липы при мне не распространялась, но, наверное, о таком-то бы обмолвилась.
Лида почувствовала мое сомнение и стала поспешно выдавать свои обобщения:
– Раньше-то у неё один был ухажер, постоянный. Такой представительный дядечка по фамилии Бойко. Жуть какой богатый! Он даже с охраной ездил. А уж дом у него… Я иной раз, бывало, иду мимо, да и остановлюсь, любуюсь…
