— Вы меня удивляете, Киреева. Я вам начальник или где?
Олька нарочно дурачится. Она всегда старается сгладить отношения, когда я вот так, по ее мнению, надуваюсь.
— Могут у меня быть личные интересы или с кем? — отвечаю я в том же тоне; мы с ней частенько коверкаем язык. Прикалываемся. — В конце концов, мне давно пора вступать в наследство, а из-за вашей работы я могу прокуковать свое поместье!
В принципе прокуковать — слишком громко сказано. Говорят, я еще три года могу думать, вступать или не вступать, но моя подруга считает, что дом и так слишком долго стоит бесхозный, так что в конце концов я могу приехать лишь к куче мусора.
Злиться на Ольгу бесполезно. Она уже и забыла о своем выступлении в мой адрес. А напомни ей, скажет, что я злопамятная. Она и продолжает болтать со мной как ни в чем не бывало.
— Ну как на тебя не орать! Ты, конечно, о завещании и думать забыла. Уже решила, что дом этот ничего не стоит, вот и относишься к своему наследству спустя рукава.
— О чем тут говорить! Мне нужно максимум три дня: день на оформление, день на продажу наследства и день на поездку туда и обратно. А через неделю и в Италию полечу.
— После продажи поместья у тебя хоть на ресторан-то останется?
— На какой ресторан? — Я делаю вид, что не понимаю ее намека.
— А обмыть?
— Вот ты какая! Хочешь, чтобы я прогуляла и пропила наследство, едва успев его получить?
— Хорошо, уговорила: если денег не хватит, я добавлю. Из кассы взаимопомощи.
Есть у нас такая касса. На черный день. Мы держим в сейфе коробку из-под обуви, куда складываем свои незапланированные доходы.
Раньше, говорят, такие кассы существовали на предприятиях, и кто хотел, с каждой зарплаты вносил туда какие-то деньги. Как в сберкассу. Только процент не шел. Зато в случае необходимости можно было взять из нее приличную сумму, а потом постепенно отдавать.
У нас, конечно, механизмы совсем другие, но поскольку Ольгой всегда владела идея «черного дня», то и я этому подчинилась. В эту нашу кассу все время что-то капало, но шефиня не говорила мне, что это за сумма. Боялась, мне понадобится что-то купить и я в нее залезу? В таком случае ее боязнь черного дня становится манией. Я получаю вполне достаточно, чтобы решать все свои проблемы с помощью ежемесячного заработка. Так что до сего времени ни разу брать оттуда деньги нам не приходилось.
Ольга некоторое время молчит, а потом решает:
— Хорошо, езжай. Сегодня вторник, до конца недели подчисти хвосты. У нас в четверг встреча с арендаторами, если ты не забыла. Суббота на сборы, а в воскресенье поедешь в свою Кукуевку.
Мы с Олькой собирались переходить в новый офис, и тут она была права. Эту аренду сосватал нам Коля Дольский, и с арендаторами я уже один раз встречалась. Оля тоже хотела с ними познакомиться.
Значит, в воскресенье я поеду. До этого времени надо заглянуть на станцию техобслуживания, пусть посмотрят, что у меня с габаритными огнями. Случается, они не горят. Но потом опять загораются. Как мы говорили в детстве, то потухнут, то погаснут!
— Слушай, я все забываю спросить, а почему твоя тетка не оставила дом Юрику? — некоторое время спустя спрашивает меня Ольга.
Юрик — мой старший брат. Олимпиадино наследство не произвело на него никакого впечатления, зато жена Ира поедом ела беднягу, высказывая подозрения вроде: «Здесь что-то нечисто. Надо проверить, почему дом завещан Ларке. Наверняка она строила против тебя козни…»
Если бы она знала, что это работа моей мамы, ее отношениям со свекровью пришел бы конец. То есть когда мама свою работу проводила, она вовсе не думала о серьезности намерений отцовой кузины насчет завещания. Олимпиада была на шесть лет моложе моей мамы, а ей и в голову не приходило думать о таких вещах. О завещании ведут разговоры в старости, считала мама.
— Я оставлю свой дом в наследство твоим детям, — говорила Олимпиада, — Ларисе и Юрию.
— Юрке не надо, — возражала мама, — он не только себя и детей, будущих внуков уже обеспечил. А Лариса у нас бесприданница — не подумала, когда ей имя давала, но с твоим домом, глядишь, и женится на ней кто-нибудь, на наследство польстится.
