***
Стопка тетрадей уже давно дразнила Раису Ивановну, но она удерживалась от бессистемного чтения собранных сочинений. Выжидала, когда их сдадут все, кто решился участвовать в конкурсе. Как часто случается, дело пошло несколько не так, как задумывалось: во-первых, дети начали писать и сдавать сочинения прямо ей, без учета, кто в какой класс ходит, а во-вторых, к этому движению приобщились не все одиннадцатиклассники, а лишь единицы. При этом школьники были далеки от того, чтобы подозревать жюри в нелояльности или в необъективности, и открыто подписывали свои работы. Так же не соблюдались сроки, исчезли временные рамки, нарушались все остальные организационные мелочи, и не было смысла настаивать на их соблюдении — пусть чувствуют себя свободными, пусть пишут. Но по-настоящему удивляло Раису Ивановну, что среди новоявленных авторов были дети, которые раньше не обнаруживали склонности к литературному творчеству. Учительница была счастлива, что ее инициатива не заглохла, а захватила детей, зажгла в них энтузиазм, разрешила кое-кому из них открыть тот клапан в своей душе, который до этого не имел шанса проявиться.
Правда, теперь она не знала, что с этими сочинениями делать, ведь идея именно конкурса была сломана, жюри должно было выполнять лишь редакторскую роль. Но как-то будет...
Если бы не эта усталость, которая началась с мыслей об итогах жизни, а теперь гнет к кровати...
Дошло до того, что однажды Раиса Ивановна поняла: ей не хватит сил довести начатое до конца, так как после работы не только читать, а даже руки поднять, чтобы раскрыть тетрадь, стоило усилий. Хорошо, что она при первой своей тревоге не запаниковала и еще летом спокойно поехала к нотариусу и составила завещание. Зачем рисковать? Хотя, например, ее мать после нотариального изложения своей воли относительно наследства и наследников прожила еще четырнадцать лет, но не всем так везет. Не мешало бы и к врачам сходить, но надо дождаться осенних каникул. Две недели осталось, дотянет как-нибудь.
И все же в ближайшую пятницу она удобно уселась в кресле, пододвинула к себе торшер, взяла карандаш и приготовилась к всенощному роскошеству, смакованию сочинениями, телепередачами, кофе, бессонницей с душой своей беспокойной наедине. Ноги пристроила на низеньком стульчике и закутала пледом. На журнальном столике, стоящем рядом, разместила все необходимое для быстрого приготавливания кофе, только бы не вставать лишний раз. Телевизор включила тихо, чтобы не мешал, но чтобы и не пропустить новости или интересный фильм. Завтра суббота, а там — воскресенье, успеет отоспаться. А теперь — вперед к прошлому.
Она закрыла глаза, протянула руку и наугад вынула из стопки одну тетрадь. Кому же выпало стать первым? — успела подумать до того, как увидела фамилию Надежды Горик и название ее сочинения: «Знак от черных роз».
2
— Стояла зима, такая же волшебная, как и та, о которой я уже вам рассказывал, — начал Павел Дмитриевич. — Все началось с шутки, неумышленной, а так — лишь бы не молчать. Я с женой и Костя Палий со своей Варварой возвращались от Голованя, где под теплой печкой играли в карты. Идти нам было по пути, но далековато, вот и болтали о разном. Эх, — рассказчик вздохнул. — Молчать бы об этом и дальше, как молчал вот уже четыре десятилетия, да уж никого из участников тех событий в Дивгороде нет, так какая теперь разница.
***
Выходной день завершался ясным морозным вечером. После долгих сомнений солнце упало за горизонт, и вскоре небо развернуло над миром черную даль, усеянную мелкими искрами огня. С запада на восток его делила пополам ветка Млечного Пути, а на его периферии затерялась Земля и эти четверо на ней, бредущие сейчас по неизмятым снегам. Слежавшиеся его пласты укрылись сверху корочкой наста, от чего они сначала с хрустом проваливались под ногами, а потом приветливо поскрипывали на прощание. Тьма и стужа несколько удручали, но ветра не было, и это утешало. Гуляки чувствовали себя как в открытом космосе, который тем не менее не был лишен домашности и уюта.
Варвара подняла глаза вверх и на миг остановилась.
