— Так оно же, как не крути, тоже жидкое и горячее, — оправдывался дед. — Я его развел холодной водичкой и — на голову...
Позднее это приключение супруги часто вспоминали, конечно, с тихой, обреченной печалью.
Их дочка, а для меня баба Саша Заборнивская, была тихой и незаметной. Я любила ее, хотя она о том, возможно, и не догадывалась. Ту любовь привила мне мама, часто рассказывая, что моя бабушка Евлампия, о которой я расскажу позже, и баба Саша дружили. А все, что касалось моих старших родственников, для меня с детства было наполнено особенно дорогим смыслом и значением — по зерну я собирала факты из жизни своих предшественников и записывала в дневник.
Эти подруги были великими труженицами, милыми женщинами. Изредка им выпадала свободная минутка, тогда они собирались на посиделки и пировали, лакомясь домашними яствами и запивая их наливками. Конечно, хмельное быстро разбирало их и они веселились. Иногда к ним присоединялась Елизавета Григорьева и баба Настя Негриха.
Боже мой, о каждой из них можно писать отдельную книгу!
***
Нынче внуки бабы Негрихи потерялись где-то в соединенных штатах, как раз там, где живут «негри», хотя не все — некоторые из них все-таки остались здесь.
Мой отец когда-то учил ее сына Ефима слесарному делу, а потом долго работал вместе с ним. Они доверительно дружили, поддерживали друг друга в трудные времена, обменивались редкими и интересными книгами, которых тогда трудно было достать.
Как-то Настя загрустила и перестала разговаривать. Молчит день, второй. Сын заметил это и обеспокоился.
— Мама, что случилось? Чего вы молчите? — спросил Ефим у нее.
— Такое в мире делается... Чего уж говорить? — махнула она рукой.
«Моя мать, — рассказывал отцу Ефим, — вообще такая: услышит что-то по радио и ходит, переживает. А потом начинает ругаться на того, кто, по ее мнению, был виновным».
— Что делается? — уточнил у нее сын. — Где делается?
— Слышала я, ученые вывели нового зверька — голого, как человек, и черного, как собака. Зачем, спросить бы...
— Ученые? Не знаю о таком, — удивился Ефим. — Как этот зверек называется?
— Какое-то негри, — покорно ответила старая и опять вздохнула.
— Что вы мелете, мама? — взорвался Ефим. — Хорошо, что вы эту ерунду сморозили при мне. А если бы кто-нибудь другой услышал? — и он объяснил матери ее ошибку.
Долго в поселке помнили ту бабкину печаль, а ей самой припечатали имя Негриха.
Часто Настя спрашивала у Ефима о том, что ее интересовало. Например, однажды ни к селу, ни к городу ударилась в науку о войсках, войне и полях битвы.
— А почему вот оружие называют пустолетом? Ну, «пусто» понятно — убивает всех, никого не оставляет. А почему «летом»?
— О, Боже! — поднял ее сын вверх глаза. — Ну, спросите что-то человеческое. Чего вы все время выдумываете, мама?
— Так интересно ж... Чего пусто только летом? Оно что, зимой, в холода, не стреляет?
— Причем здесь зима и лето! Мама, или вы заговариваетесь?
— Так пусто ж летом...
— Ой, горе мне с вами! — воскликнул ее сын и не стал ничего объяснять, видно, нужных слов не нашел.
Ефим понял, что у матери возник интерес к грамоте, и она теперь его замучает. Поэтому он подарил ей «Словарь иностранных слов», который нашел с большим трудом и купил за большие деньги.
— Берите, — бухнул как-то тяжелый том на стол. — Изучайте, чтобы у вас каши в голове не было. Только без меня.
Настя читала словарь, как читают роман, — подряд. Конечно, не все понимала, еще меньше — запоминала, а остальное — отчаянно путала.
А еще Настя любила выпить, чего стыдилась и старалась, чтобы этого не никто заметил.
— Давайте, девчата, наливочки пригубим, — говорила та из подруг, которая угощала гостей домашним зельем. — Оценим, что у меня получилось, — с теми словами выпивала каплю и отставляла рюмку.
— Нет, нет, — я не буду, — лукаво отговаривалась от угощения Негриха.
— И чего там? — настаивала хозяйка. — Хлебни хоть глоточек.
— Сохрани боже! Ты что? Я ж не пью. У меня от спиртного апогей наступает.
— Только попробуй, — продолжали уговаривать ее, несмотря на «апогей», так как хоть и не знали, что оно такое, но привыкли к бабкиным придумкам.
