Лариса Миновна вышла из комнаты, где смотрела телевизор, к дочке в кухню, вопросительно склонила голову набок:
— Что ты сказала? — голос ее зазвучал тревогой. — Что ты сказала, я спрашиваю?
— Чего ты прицепилась? Заладила одно и то же: глупости, глупости! Не маленькая уже, без тебя кое-что соображаю.
— Смотри мне! — провела Лариса Миновна дочь суровым взглядом.
— А подвернется стоящая партия, так и глупости пригодятся!
Материн ответ Рыжуха уже не услышала, от нетерпения громыхнув дверью, что даже весь дом задрожал.
— Некрасивая, а выскочит замуж прежде Лидии, — со скрытым теплом сказала Лариса Миновна мужу. — И то сказать, ей ждать нечего, надо брать свое, пока в руки плывет.
— Ты — мать, тебе виднее. Я в женские дела не вмешиваюсь, — ответил тот.
Выбежав из дома, Рыжуха осмотрелась, прикрыла глаза, привыкая к темноте. Алексея на улице еще не было.
«Нет, — решила она. — Я здесь стоять и ловить его не буду. Много чести». Она повернула за угол и остановилась в лунной тени, падающей от веранды. Поблизости рос абрикос, достающий склоненными ветками до земли. Это было надежное укрытие. Дальше за абрикосом белел вход в летнюю кухню. Там возилась бабушка, и горел свет. Вот и пусть Алексей подумает, что это Валентина там что-то делает.
Наконец вышел и он. Не спешить! Пусть подождет.
Алексей тоже какое-то время привыкал к темноте, а потом заглянул во двор Рыжухи и, никого не заметив, пошел к воротам. Открыл калитку, вышел на улицу. Пусто, ни души. Он нерешительно потоптался у ворот и с облегчением, что честно выполнил обещание, трусцой подался к дому.
— Ты что, убегаешь? — вышла из тени Валентина. — И от кого? От меня. Неужели я такая страшная?
— Думал, ты пошутила, — сказал мальчишка с нотками досады, что ему придется идти и слушать Рыжухину болтовню.
— Вот уж! Ухажер называется. Дождаться девушки терпения нет.
— Какой «ухажер»? Ты чего? — забеспокоился Алексей.
— Шучу я, шучу. А ты, красавчик непревзойденный, оказывается все-таки трус. Боишься меня, сознавайся?
— Чего бы вдруг? — сказал Алексей, а сам подумал, что Рыжуха за лето заметно изменилась. Или взрослее стала, или решительнее, самостоятельнее.
— А потому, что я такая... Знаешь какая? Ух-х! — и она подняла руки, растопырив пальцы, будто хотела вцепиться в него.
Они рассмеялись. Смех кое-как снял напряжение, подкравшееся и уже обнявшее их двусмысленностью, чем-то недосказанным, оставленным каждым из них себе на уме.
— Так куда ты меня приглашала? — спустя минуту заговорил Алексей.
Они медленно шли улицей в сторону мостика через Осокоревку, за которым начиналась другая область. Здесь, правда, большинство прогуливающихся поворачивали направо, в центр поселка и к школе. Но сейчас там была масса народу, а Рыжухе хотелось остаться наедине с этим равнодушным ко всему красавцем. И она не спеша повела Алексея в сторону мостика, но, не дойдя до него, взяла левее, и они оказались в небольшой ложбинке — на толоке.
— Какой ты, Алексей, неловкий! Ну чего бы тебе не забыть, что это я предложила прогуляться?
— Так я же... тот...
— Чтот? — ему в тон перекривила Рыжуха.
— Не могу присваивать чужие идеи. Это плагиат, — нашелся Алексей с ответом.
— Вот скажи, ты способен на сугубо мужской поступок? Что меня беспокоит, так это то, что в критический момент ты окажешься не способным на это.
— Не беспокойся. Придет время, и я покажу, на что способен.
— Какого времени ты ждешь? От юноши каждая минута требует мужества, мужественности, если быть точнее. Вот, как эта, например. Разве нет?
— Намек?
— Ага, — и Рыжуха, смеясь, ухватила его левую руку и положила себе на плечи. Сама же обняла правой рукой его за талию.
Мальчишке, кажется, это понравилось, он притих, даже дыхания его не стало слышно. Сердце забилось чаще и громче. Продолжая игру, девушка прижалась ухом к его груди.
— Слушай, у тебя сердце не больное?
— Не жалуюсь. А что? — Алексей остановился.
— Стучит, как «пламенный мотор».
Она ощущала, что Алексей сейчас отшатнется, вывернется из ее рук, и сегодняшний вечер для нее будет утрачен. Тогда снова лови оказию. Нет, сейчас так удачно соединилось его растроганность с элегичностью природы, что не воспользоваться этим — грех. И она играла свою роль дальше.
