— Зачем вы ославили моего мужа? — при встрече взялась в бока Вера Ивановна, жена Пепика. — Он же не немой, а лишь заикающийся. Что теперь о нем люди подумают?
— Какие люди?
— Всякие!
— Всякие ничего не подумают.
— Такое выдумать и «ничего не подумают»! — перекривила она виновника ее злого раздражения.
— Конечно. Пойми: тем, которые знают Николая Егоровича, известно, что он не немой. А тем, кто не знаком с ним, вообще все до лампочки. Разве можно думать о том, кого не знаешь?
— Так они же из рассказа узнают! Что вы прикидываетесь, будто не понимаете меня? — наступала на насмешника Пепичка.
— В рассказах всегда преобладает выдумка. Это известная истина.
— Пошли вы, Дмитриевич, к чертям! Ей-богу, если бы не ваш возраст, то не знаю, что бы я сделала.
— Это другое дело, — засмеялся он. — Если б же не мой возраст... — намекнул, что и она, дескать, ему по душе.
— Сколько вы будете шутить? Тьху! — гневалась дальше Вера Ивановна. — Еще и при ребенке!
— А что я плохого сказал? И вообще, не я затеял эту перепалку.
Так они поговорили, и после этого при встречах будто не замечали друг друга. Наиболее неприятным было то, что свидетелями ссоры стали и эта девушка, Надежда, и много других людей.
— Дядечка Павел, — сказала теперь девушка. — Извините нам. Я все поняла и маме объяснила.
— Видишь, — с нотками укора буркнул хозяин, — дождался, что вы изменили гнев на милость.
— Не обижайтесь на нас. Очень прошу! — веселее защебетала Надежда. — Отныне я верная ваша почитательница, и горжусь тем, что вы обратили внимание на моего отца, увидели в нем интересный образ, увековечили его через произведения Низы Павловны.
— Она давно хотела к вам прийти, — вмешался в разговор Толик, — но не знала, с чего начать. А здесь оказия случилась, и вот...
— Что за оказия?
— Это мне надо. Понимаете, я должен подать на конкурс творческую работу. Это тайна, но я сказал только Надежде, хотел посоветоваться, где мне материал взять. Надо чтобы тема работы была посвящена родному краю. А что здесь у нас? Степь да степь — ни легенд, ни мифов, ни сказаний. А Надежда предложила к вам обратиться. Говорит, Павел Дмитриевич тебе столько всего расскажет, что только слушай, а у меня будет повод извиниться перед ним.
— Да, — подтвердила девушка. — Это я его к вам привела. Если не возражаете, то и я послушаю. Все говорят, что вы замечательный рассказчик, и мне захотелось убедиться в этом. Не прогоните?
Павел Дмитриевич не знал, что и думать. Сначала обидели принародно, а потом: «Здравствуйте, я ваша тетя!»
— Что ж, проходите. Вот здесь можно присесть, — показал на скамейку, стоящую в тени под яблоней.
Угощать, как он любил это делать, встречая гостей, не стал — еще не прошла обида на Надеждину мать.
— Я вот слушал тебя, Толик, и думал, какие вы, молодые, расточительные на слова или даже пустомели. А у нас есть что беречь, наш край по-своему богатый и интересный.
— Чем же? — словно оправдываясь, спросил Толя.
— Вот ты говоришь «...степь, мало краеведческого материала», — начал Павел Дмитриевич. — А я думаю иногда: ну, что это такое, в самом деле, — степь? Часто слышу: «Степная зона, степная полоса...». А что оно есть, конкретно, что? Пейзаж такой или ландшафт? А может, растения или животные, которые здесь водятся? То ли климат такой? Размышляю и стараюсь, знаете, больше по-народному. Так как по-ученому — объяснение степи будет узким и малопонятным. Почему? Потому, что ученые, если это настоящие, серьезные ученые, все равно без народа не обходятся. Им же нужен фактический материал, данные экспериментальных исследований, статистика?
Толя кивнул головой, соглашаясь, а Надя, придвинувшись ближе к рассказчику, не мигая, слушала его.
— Так вот! Ну, о прохиндеях от ученой братии и речи нет, тем никто не нужен, они такое придумывают, такое городят, что умному человеку их и слушать не хочется. Создатели теорий, удав бы их проглотил, — дядя Павел сделал вид, что сплюнул в сторону, подчеркивая свое отношение к халтурщикам, и продолжал снова: — Как без нас, без народа? Во-первых, мы живем здесь, в степи, и по всем законам являемся неотъемлемой ее частью. Степь и мы — одно целое. Только степь говорить не умеет, а мы — умеем. Вот на этой основе и слиты воедино навеки. Так ведь?
