— Горики! — громче всех прокричал Петя Крипак. — Надежды.
— Слышу, слышу, она еще не приехала из Киева, — успокоила мальчика Раиса Ивановна, понимая его романтическое волнение.
— А я уже вот! — появился Алексей Криница. — Кто меня здесь вспоминал, не забыл?
О, какая самоуверенность! Что ему ее придает? Как молоденький петушок, аж подпрыгивает от любования собой.
— Кому ты нужен! — кокетливо подвинулась на скамейке, освобождая для него место возле себя, Валентина Рыжуха.
При этом она успела повернуться к Татьяне Коржик, бросить на нее ироничный взгляд и прыснуть смехом победительницы.
Вот и отгадка. Ах, вы ж стервы малые! Полюбились, значит, где-то под звездами на травке.
Со стороны Рыжухи это был вызов. Алексей интуитивно это ощутил и заколебался, хотя глаза его блестели от возбуждения, юности, бодрости.
Раиса Ивановна отошла к окну, и оттуда осматривала класс. Кроме Надежды Горик, не пришли несколько человек. Можно было еще подождать. И здесь ее взгляд встретился с чьими-то большими серыми глазами, излучавшими ожидание, надежду, призыв. Это были глаза Татьяны Коржик. В тот же миг эти глаза заметил и Алексей, заметил в них укор и благосклонность, отвагу и сдержанность. Пройти к последней парте и сесть возле Татьяны он не мог — еще были свободные места возле Акулины Калины и возле Петра Крипака, было несколько незанятых парт и, в конце концов, что-то значил вызов Рыжухи, на который нельзя было реагировать резко ни в сторону «да», ни в сторону «нет».
Алексей перевел растерянный взгляд на учительницу.
— Таня, — позвала Раиса Ивановна девушку. — Подойди сюда. А ты чего торчишь, как елка? — обратилась к Алексею. — Садись возле окна, — показала на пустую парту, куда попадали лучи заходящего солнца и поэтому там никто не сел. — Уже не жарко, — сказала ему, а потом обратилась ко всему классу. — Дети, садитесь ближе к столу, чтобы всем было хорошо слышно.
Алексей уселся на указанное классной руководительницей место с видом независимого, но послушного ребенка. Глядите, какой херувимчик!
— Держи вот, — Раиса Ивановна дала Татьяне ключи от учительской, — пойди, позвони Павлу Дмитриевича.
— А что ему сказать? Он во дворе гулял, когда я сюда шла.
— Ничего, звонок телефона он услышит. Спроси, как дела, как чувствует себя Евгения Елисеевна, и обязательно поинтересуйся здоровьем их дочери Низы Павловны. Скажи, что мы хотим пригласить ее на торжественную линейку. Так сможет ли она приехать или нет.
— Она в больнице лежит, я от тетки Евгении слышала, когда воду из колодца набирала.
— А что с нею?
— Сердечный приступ был, очень тяжелый. Но, кажется, опасность миновала.
— А вчера, вчера как она себя чувствовала? — вырвалось у Раисы Ивановны незаметно для нее самой, так как мысли заметались в голове испуганными птицами.
— Тетка Женя сказала, что только этой ночью она пришла в сознание. Ей дежурная медсестра в двенадцать часов позвонила и успокоила, что кризис позади.
— Господи, в двенадцать? Вечера?
— Да, то есть вчера поздно вечером. Медсестра позвонила сразу, как Низа Павловна очнулась. А до этого двое суток без сознания находилась, — рассказывала Татьяна.
— Ага, — Раиса Ивановна узнала то, что хотела, но у нее еще были долги перед Низиными родителями. Начатое дело надо довести до конца, это и есть та истина, которая неожиданно открылась ей. — Все равно позвони, расспроси, о чем я сказала, передай привет от меня, от всего класса. Пожелай, чтобы Низа Павловна быстрее выздоравливала. Может, к первому сентября она поднимется. Как ты думаешь?
— Да, она настойчивая, обязательно поднимется, — сказала Татьяна и улыбнулась.
— Спроси у Павла Дмитриевича телефон Низы Павловны. Только запиши, чтобы не перепутала случайно чего. Потом отдашь мне.
Татьяна побежала, а Раиса Ивановна начала урок. Внимание подвижных, как тучи, детей прикипело к ней, все остальное для них перестало существовать, — дети любили своего классного руководителя.
— Предстоящий учебный год, — сказала Раиса Ивановна, — будет для нас волнующе приятным. В этом году нашей школе исполняется полстолетия. Когда она была построена, Василий, — обратилась Раиса Ивановна к Мищенко.
