Тут она нашла, как и думала, портрет Максима Дорогина, только это был другой портрет, более поздний. Максим почти в той же позе сидел в кресле, а девочки — уже почти взрослые — примостились на подлокотниках и обнимали его с обеих сторон. Ульяна еще и голову положила отцу на плечо, а Аксинья, наоборот, отклонилась, будто хотела показать людям своего отца — видите, какой он у меня славный.
Благо, при галерее был копировальный центр, где можно было заказать репродукции картин. И Низа воспользовалась этой услугой, чтобы выполнить просьбу отца.
Итак, в Петербурге висит тоже оригинал, — подумала Низа и удивилась, так как Александр Шилов не писал дважды портреты одного человека. По крайней мере она не знает о таком. Значит, Максим стал исключением из этого правила. Это свидетельствовало только об одном — он дружил с художником и покорил его своей фотогеничностью. На втором портрете Максим так же таинственно улыбался, но имел вид не молодого баловня судьбы, а уже солидного мастера своего дела, метра, маститого деятеля, для которого не осталось тайн в душах людей. От этого улыбка Максима казалась немного печальной, дескать, какие вы все наивные, а я вас все равно люблю. Над фигурами девочек Александр Шилов тоже хорошо поработал. Здесь уже проявились их характеры, словно на спокойной глади моря отразилось два облачка, не похожих друг на друга, но обе были таки дочками своего отца.
Уходить из вернисажа не хотелось, но Низа еще хотела пробежаться по магазинам и накупить приятных пустячков для родителей и Сергея на память о ее пребывании в Москве.
И вот настало завтра — день отъезда. Москва с утра засияла под солнцем, будто улыбалась, провожая двух растроганных женщин в другую жизнь.
— Вы все продумали, кто будет присматривать за квартирой? — спросила Низа. — Ведь здесь масса бесценного материала, фотографии, записи, архивные вещи.
Юлия Егоровна скептически взглянула на нее:
— Продумала, конечно. Ты основной рассказ оставила на дорогу, и я тем самым тебя отблагодарю. Дорогой все скажу.
Низа подумала, что старушка обиделась на нее, поэтому подошла ближе, взяла ее лицо в ладони и повернула к себе:
— Солнышко мое, давайте никуда не ехать, останемся здесь и я все, не спеша, расскажу вам.
— Видишь, как ты меня скверно знаешь. А говоришь, что отец тебе рассказывал обо мне.
— Рассказывал.
— Ни разу я не изменила принятого и взвешенного решения и ни разу не пожалела об этом. Так я жила.
Тяжелые чемоданы уже были вынесены в такси, тетка Юлия и Низа стояли одетые и осматривались, все ли взяли, что хотели взять.
— Кажется, все, — сказала Юлия Егоровна. — Ну что ж, Максим, прощай, сынок. Спасибо тебе, что ты был в моей судьбе. А теперь не сердись за то, что покидаю твой уголок. Но ты пошел к людям, они тебя никогда не забудут, пока будет существовать русская культура. А моих двойняшек помню я одна. Поеду к ним, сиротам. Нельзя таких малышей оставлять одних.
Она трижды низко поклонилась, повернувшись к квартире, и шагнула за порог.
6
Все также через издательство Низа побеспокоилась о билетах в спальном вагоне, и теперь они с теткой Юлией ехали в отдельном купе на двоих. Ничто не мешало, а даже помогало, задушевным беседам.
Низа рассказала обо всех событиях, связанных со своей подругой, начиная от общей юности, Раисиного замужества, их долгой отчужденности, а потом о внезапной Раисиной болезни и смерти. Вспомнила и о том, что в последнее время Раиса захотела восстановить события дивгородской старины и с этой целью предложила провести конкурс на лучшее краеведческое сочинение. Рассказала о роли Павла Дмитриевича в сборе материалов для этих сочинений. Так, дескать, огласилась правда о черных розах и Юлиной судьбе. Раиса же, умирая, позвала Низу и попросила в свое время рассказать дочерям, что ее муж не был их отцом.
— Вы понимаете, что точно повторить девушкам слова Раисы я не могла. Сначала должна была найти их настоящего отца, причем найти с доказательствами, чтобы они мне поверили. Правда, Раиса затеяла со мной переписку с того света. Я дам вам почитать ее письма с подсказками о том, где искать и кого искать.
