Сергей Глебович принялся откупоривать «Кагор» — церковное вино — и разливать его в бокалы.
Евгения Елисеевна незаметно пристроилась возле мужа и тихо говорила ему:
— Не дал детям поговорить наедине...
— Какое «наедине»? — оправдывался Павел Дмитриевич. — Здесь их мужья сидят, которые к обсуждаемым делам имеют меньшую причастность, чем я. Они школьникам рассказы для конкурса не рассказывали, как я...
Низа, несмотря на перешептывание своих родителей, продолжала отвечать Елене:
— Да, теперь я читаю творческие работы. Раиса поручила. Кстати, позже и твоя подруга Ольга Семеновна об этом же просила меня. Это она побеспокоилась, чтобы с нового года их печатали в районной газете?
— Не знаю, возможно.
Сергей Глебович в конце концов управился с вином и, с нерешительностью взглянув на собравшихся, поднял бокал:
— Ну что, девочки? За упокой души вашей подруги Раисы? Пусть земля ей будет пухом...
— Господи, отпусти нашей Раисе грехи вольные и невоенные, помилуй ее и прости, — как могла молилась Елена.
В молчании они заели выпитое «кануном» — рисовой кашей, сдобренной сладким компотом.
— Не знаю о газете, а вот о книге — знаю, — сказала Елена, выдержав вежливую паузу.
— О какой книге?
— А-а, интересно стало? — загудела Елена, будто поймала на крючок рыбку и тянула ее к сачку. — Готовь, подруга, эти сочинения к изданию. Я вчера была у главы райгосадминистрации, просила денег на книгу.
— Неужели пообещал? — недоверчиво покосился на жену Владимир. — Мы просили на ремонт памятника неизвестному солдату, так нам отказал.
— А мне пообещал, и знаю, что даст, — уверенно сказала Елена. — Он же понимает, что надо поднимать авторитет учителя, воспитателя и педагога в обществе. Ведь Раиса — фигура: долгое время представляла местную власть, учительствовала, писала стихи, выступала в художественной самодеятельности. И наконец организовала этот конкурс. Все понимают, что это лишь начало работы. Особенно предложенная тобой, Низа, идея написать обо всех наших земляках, павших на войне. Давайте, — она наподобие Сергея Глебовича произносила дальнейшую речь стоя, — выпьем за тех, кто покинул нас, оставив после себя добрую память, полезные дела, умные мысли.
— Вы же поесть не забывайте, — напомнила Евгения Елисеевна. Она все еще держала бокала с вином, и рука ее дрожала. — Милая моя, — сказала она, обернувшись к столику под фикусом и обращаясь к портрету Раисы, — за что ты нам причинила такое горе? Нам стало неуютно без тебя, ведь мы до сих пор помним твой детский щебет, твои песни. Пусть мы не часто виделись в последние годы, но ты же выросла на наших глазах и навсегда вошла в нашу память о своей молодости. Разве мы заслужили то, чтобы оплакивать тебя? Чего ты не жила дальше?
— Мама, — Низа подошла к маме, обняла ее, прижала к себе. — Прошу тебя, не начинай плакать. Очень прошу.
— Страшно, дочка, когда ровесники уходят, но еще страшнее, когда умирают твои дети. Так не должно быть...
— Мама, — Низа повела Евгению Елисеевну в свою комнату, шепча ей на ухо что-то ласковое и успокаивающее.
Над теми, кто остался за столом, нависло ощущение вины и за то, что они живые, сидят и спокойно пьют-едят, и за то, что пожилая женщина так страдает от бед, которые они неосмотрительно накликают на свои головы.
— Она сейчас успокоится, — сказал Павел Дмитриевич — А через четверть часа мы покинем вас. К нам должна приехать Александра, старшая дочка, надо быть дома.
— Извините, — Низа возвратилась с блюдом пирогов. — Сейчас мама принесет горячие напитки, кипяток уже поспел.
Мужчины, будто услышали условный сигнал, и вышли на кухню.
Елена наклонилась к Низе:
— А девчата где? Аксинья и Ульяна?
— Не смогли приехать, заняты работой. Теперь же, видишь, какая жизнь, — капитализм. Это ты работаешь в государственном учреждении, так и хозяйка самая себе, а у фирмачей все сотрудники — наймиты.
— Ой, — махнула рукой Елена. — Прекрати.
— Разве я что-то не так сказала?
— Все так! Но девушки всегда были черствыми, и при социализме. Вот, веришь, всю жизнь словно чужие. Ты говоришь, что Раиса выглядела уставшей. Ну конечно — болезнь. А от чего та болезнь приключилась, которая, кстати, имеет одно объяснение — хроническая усталость? Ведь Раисе не было от чего утомляться, особенно в последние годы.
