— Да, — штатский поклонился, по его губам скользнула приветливая улыбка. Против соседа своего «оскорбителя» он ничего не имел. — Ваш товарищ вчера в театре в присутствии многих слушателей осмелился делать мне выговоры.
— Но вы кричали и мешали остальным смотреть оперу, — возмутился Денисевич.
— Я уже не школьник, — холодно отрезал молодой человек. — И теперь пришел решить дело, как полагается.
Лажечников сам пописывал в стол и о знаменитом авторе «Руслана и Людмилы» был наслышан.
— Обождите, господа! — Схватив соседа за руку, он потащил его в другую комнату.
— Вы понимаете, кто это? — обратился адъютант к Денисевичу, как только дверь закрылась. — Это же Пушкин!
Майор хлопал глазами. Как видно, ни «Ноэль», ни ода «Вольность» в малороссийскую глушь не дошли.
— С ним нельзя стреляться, — гневным шепотом просипел Лажечников. — Это наш Байрон.
— Не имею чести знать, — виновато отозвался Денисевич. — Как вы сказали?
— Байрон, Шиллер, Гете в одном лице и по-русски. Хотите стать убийцей Шекспира?
— Все эти господа вздумали со мной дуэлировать? — ужаснулся простак. — Из-за того, что я сделал замечание в театре?
— Вам лучше извиниться, — глубоко вздохнув, сказал Лажечников. — Если вы хотя бы поцарапаете пулей вашего противника, назавтра получите столько вызовов, что домой живым не выберитесь.
— Боже мой! — простонал Денисевич. — Лучше бы я не ездил в театр. Знаете ли, у нас в гарнизоне с дуэлями очень строго.
— Так идите и откажитесь, — адъютант подтолкнул товарища к двери. — Будем считать, что секунданты настояли на примирении.
Ошалевший от услышанного майор вышел к гостям.
— Господин Пушкин, — начал он неуверенным тоном. — Вчера я действительно… задел вас. О чем сожалею. Не согласитесь ли вы считать инцидент… не бывшим?
Молодой человек несколько мгновений молчал, пристально глядя в растерянное лицо оскорбителя. Потом медленно, в задумчивости кивнул.
— Хорошо. Я вас извиняю.
Денисевич протянул ему было руку, но гость не принял ее и, чуть заметно хмыкнув, удалился. За ним прогрохотала шпорами по паркету кавалергардская свита.
— Алексей Федорович! Что я слышу?
Орлов поморщился. Менее всего он хотел встречаться с великим князем Николаем. Тот имел привычку говорить что думает и питал к генералу горячую приязнь.
— Вы подали в отставку?
Орлов с неохотой обернулся и поклонился царевичу. Это был рослый худощавый молодой человек с чеканным профилем, очень подходивший для того, чтобы идущие на смерть приветствовали его: «Аве, цезарь!» Становилось даже досадно, когда во время разговора мраморное лицо Никса оживало, принимая самое простецкое выражение.
Они столкнулись на Комендантской лестнице Зимнего дворца, где всегда полно лишних глаз, и великий князь увлек генерала налево, в пустынную анфиладу залов.
— Зачем вы написали прошение?
Алексей Федорович помялся. Под пристальным взглядом царевича он чувствовал себя неуютно.
— Вы же знаете эту историю. Я не могу больше командовать. Надо мной смеются почти в лицо.
Никс побагровел.
— А вам не приходило в голову, что именно этого они добивались?
— Кто?
Великий князь жестом пригласил собеседника к окну. Во внутреннем дворике шел развод караула.
— Кто у нас служит? — отрывисто произнес он. — Есть честные, исполнительные офицеры. Их мало. Они тянут лямку, несмотря на издевательства. Есть добрые малые, которых большинство. Такие были бы хороши в хороших руках, но под влиянием развратных товарищей опускаются. А есть горсть паршивцев, которые перепортили все стадо. Тронь одного, остальные встанут на дыбы. Лунин для нас чужой. Приехал и уехал. Его руками воспользовались. И спрятались в тени.
— Я уже подал прошение. — Орлов поднял ладонь, как бы отметая все рассуждения.
Великий князь опустил глаза в пол.
— Я его стянул со стола у брата.
— Ваше высочество! — Алексей Федорович онемел от ужаса.
— Давайте порвем! — взмолился царевич. — Без вас бригада пропадет.
Генерал требовательно протянул руку. Великий князь положил в нее бумагу. Несколько секунд Орлов смотрел на плотный гербовый лист, потом с силой скомкал.
— А государь?
— Я все улажу.
Генерал-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Андреевич Милорадович крутил в руках увесистый перстень-печатку с вырезанным на рубиновом поле девизом: «Прямота меня поддерживает». Драгоценный подарок императрицы-матери скрывал секрет — плоский камень откидывался, как крышка, а под ним красовалась овальная пластинка слоновой кости с профилем Марии Федоровны, выточенным ею самой. Поскольку генерала и августейшую вдову связывали далеко не служебные отношения, то мысли, навеваемые презентом, заставляли Милорадовича едва приметно улыбаться.
