«Кроме Антилла», – подумал про себя юноша.
– Моя сестра – благородная и великодушная женщина. У нее доброе сердце, – продолжал Октавиан. – Не беспокойся, она позаботится о твоем брате.
Клеопатра терпеть не могла Октавию. «Холодная, чопорная и надменная коротышка», – отзывалась о ней мать. Однако Клеопатра говорила так из ревности, поскольку Октавия так и осталась официальной женой ее возлюбленного. Однако остальные были об этой женщине самого хорошего мнения: благочестивая, великодушная и на самом деле очень порядочная.
Вне всяких сомнений, она позаботится о том, чтобы с Филадельфом обращались достойно, чтобы мальчик был сыт, одет, получил хорошее образование и ни в чем не нуждался. А что касается любви, то вряд ли Октавия, будучи римской матроной, станет сама заниматься детьми. Рядом с Филадельфом всегда будет его кормилица. Может, он подружится с Александром и Селеной или с другими своими сводными братьями и сестрами, детьми Антония и Фульвии. Что ж, могло быть и хуже.
– Благодарю тебя, – прошептал Арион. – Я буду у нее в долгу. Ему очень хотелось встретиться с Филадельфом, чтобы просто с ним попрощаться. Но они давно расстались, и мальчику наверняка сообщили, что его старший брат погиб. Быть может, эта душевная рана только сейчас начала заживать, поэтому лучше ее не бередить.
– Тогда позволь еще раз пожелать тебе всего наилучшего, – сдержанно произнес Арион.
– И тебе того же, брат, – ответил император.
Арион с удивлением посмотрел на него, но Октавиан отвернулся, жестом приказывая стражникам отворить дверь в потайной коридор и проводить пленников.
Солнце село, и на землю опустилась темнота. Стражники освещали дорогу факелами. Арион, ссутулившись и не говоря ни слова, шел впереди. Он очень сильно устал, его тело и душа ныли от боли, и непонятно было, что болит сильнее. Юноша неожиданно подумал, что стало с его шляпой, хламидой и той корзиной, в которой лежала запасная одежда, Мелантэ несла корзину в руках, когда у него случился приступ, и, скорее всего, она осталась валяться посреди дороги к радости какого-нибудь бродяги. По крайней мере, Октавиан отдал ему лекарство. Дотронувшись до мешочка, он убедился, что тот по-прежнему висит у него на груди. Жаль только, что нож ему так и не вернули. Арион слышал, как следом за ним спешит Мелантэ, и догадывался, что девушка хочет взять его за руку, но все равно не обернулся.
Наконец они дошли до конюшен. Ему вспомнилось, как он приходил сюда вместе с Антиллом, как их учили ездить верхом на лошади. Он вспомнил своего гнедого жеребца – красавца Персея. Интересно, здесь ли он еще? Если он подойдет к стойлу любимца, то лошадь, несомненно, учует его и выйдет, чтобы взять из рук хозяина кусок яблока, как это всегда бывало. Может, посмотреть на Персея? Не будет же это считаться нарушением договора... Он вспомнил, что поклялся не подходить ни к кому, кто знал его в прошлом. Интересно, лошадь тоже имелась в виду? У юноши было такое ощущение, будто он бестелесный призрак из какого-то смутного видения.
Лонгиний, командир преторианцев[51], с тревогой посмотрел на Ариона и приказал:
– Сударь, отойдите от света! А ты, – обратился он к одному из стражников, – принеси ему какой-нибудь плащ и захвати шляпу, чтобы покрыть голову. Да убери ты факел! О Юпитер! Тут же каждый слуга или конюх может его узнать!
– Сударь, мои люди все еще во дворе? – с беспокойством спросил его Ани.
– Сейчас выясню, – коротко ответил начальник стражи. – Но для начала нужно подыскать плащ для твоего друга.
Арион отступил назад, к темному пустому стойлу, и стоял там, терпеливо ожидая, когда ему принесут одежду. Мелантэ неотрывно смотрела на него, но он почему-то не решался взглянуть на нее. Ани с трудом скрывал свое нетерпение: ему хотелось поскорее увидеть свою жену и сыновей.
Наконец стражник вернулся. Он принес простую черную шерстяную хламиду и дорожную шляпу, похожую на ту, которую Арион потерял. Несмотря на то что хламида была слишком теплой для душной сентябрьской ночи, а петас оказался немного великоват, юноша покорно надел все это. Надвинув шляпу на глаза так, что его лица не было видно, он к тому же закинул край плаща, закрыв подбородок. Начальник стражи посмотрел на него и удовлетворенно кивнул.
