А Ярослав и в самом деле закрыл глаза и стиснул зубы, с трудом сдерживая стон. Проклятый мир, проклятый несбалансированный мир, где магия, даже относительно простая, обязательно приносит боль. Только разного рода мелочи удавалось реализовывать без рвущих голову спазмов, а этот энергетический удар, взорвавший дорогую трубку в руке террориста, обеспечит его головной болью на несколько часов. Болью, что не имеет ничего общего с физическим недомоганием, которую не снять ни таблетками, ни магией. Только перетерпеть. И не пропустить свою остановку – домой, скорее домой. Верно ведь говорится, что дома и стены помогают.
Подземка выбросила его на окраине Москвы. Автобус подошел на удивление быстро, и спустя полчаса Ярослав уже спрыгнул с подножки в неглубокую лужу, что не просыхала уже с полмесяца. Он был почти дома. Невдалеке, разбрызгивая во все стороны мутную воду, проехала грязная «девятка», номер залеплен по самое не хочу, не разобрать. Но Ярослав мог бы поклясться, что эту машину за сегодняшний день видел уже трижды, и у Горбушки, и в полусотне метров от дома Инги. Совпадений такого рода не бывает – значит, опять… Он не был удивлен – рано или поздно это начиналось снова. Иногда интерес властей, проявляемый с той или иной настойчивостью, удавалось погасить в зародыше, реже приходилось перебираться в другой город или в другую страну.
Когда-то это было легче, так как он был один. Потом все изменилось…
Он окинул взглядом свой дом. Дождь уже закончился, ветер немного разогнал облака, пропуская к земле лучи не слишком теплого солнца. Дом был хорош – добротный, двухэтажный, – по крайней мере таким выглядел снаружи. А в мягких солнечных лучах он казался еще краше. Наверное, это было не совсем правильно, следовало бы подобрать себе жилище поскромнее, но он хотел, чтобы в этом доме хорошо было ей, его Оленьке, его Солнышку… а она не любила тесные городские квартиры, не любила снующие прямо под окном машины и вечный шум – этот голос большого города.
– О, Ярослав Борисыч! Добрый день, добрый день… – Из-за забора высунулась голова соседа. Седые, аккуратно уложенные волосы, без следа лысины, очки в тонкой металлической оправе. – Или уже вечер? Как летит время, не так ли?
– Приветствую вас, Герман Игнатьевич. – Ярослав чуть наклонил голову, изображая поклон. Встреча его не слишком обрадовала – пенсионер Зобов был существом интеллигентным, образованным, но при этом навязчивым до отвращения. Выйдя на пенсию, он давно уже растерял всех старых друзей, если вообще имел их, и теперь терзался отсутствием собеседника, а потому лип ко всем соседям. Преимущественно – к Ярославу.
– А я бутылочку знатного винца прикупил, – поделился радостью сосед. – Вы бы зашли, Ярослав Борисыч, и с Ольгой Олеговной непременно, непременно. По рюмочке, а потом и чаек… ах да, вы же кофе предпочитаете, верно. А кофе тоже найдется… так вы заходите, хорошо? У меня праздник сегодня.
– Праздник?
– День рождения, – почему-то с легкой, почти незаметной заминкой заявил старик. – Так придете?
– Непременно, – стараясь скрыть обреченный вздох за маской радостной улыбки, ответствовал Ярослав. – Всенепременнейше, Герман Игнатьевич. Сейчас, вот с делами разберусь, и обязательно зайдем. День рождения – дело святое.
Дверь в дом не запиралась никогда, и временами Ярослав давал себе клятвенное обещание все-таки изменить своим привычкам и начать пользоваться замком. Простенькое заклинание, отгонявшее от дома всякого рода любителей хватать где что плохо лежит, совершенно не действовало, к сожалению, на представителей властных структур. Хотя бы потому, что те шли в квартиру с самыми искренними и благими намерениями, которыми вымощена известная всем дорога. Шли, дабы разобраться с потенциальной угрозой своей стране – и не суть важно, были ли это специалисты Скотланд-Ярда, суровые дяди в кожаных куртках из ЧК или обычные сотрудники милиции. Важно, что они шли сюда «по делу» – и заклинание, уверенно отгонявшее от жилища всяческую шелупонь, пасовало.
Впрочем, тот факт, что в доме побывали незваные гости, Ярослав заметил уже давно. И даже не удивился – рано или поздно, это все равно должно было случиться. И то, что ему дали спокойно прожить здесь целых пятнадцать лет – это по большому счету удача. И еще – свидетельство потрясающей безалаберности российских спецслужб. В Америке, с ее ныне обострившимся стремлением к тотальному контролю над всем и всеми, он вызвал бы подозрения через год, максимум – через два. А здесь… нет, все-таки и в ЧК, и в НКВД работали иначе… а может, просто привыкли подозревать всех и вся, попадая в цель больше из-за стрельбы по площадям, чем благодаря успешному анализу и правильным выводам.
