Невинные глазки.
И простодушная тупость.
Стыдно признаться, но я нередко использую этот трюк. И меня еще ни разу не оштрафовали.
Джарвис, как и полицейские до него, тоже попался на мою удочку. Похоже, он и впрямь поверил, будто я спрашиваю исключительно из любопытства. Никакого подвоха.
— Верно, я вел сделку, — подтвердил он, коротко кивнув.
— Знаешь, я заметила странную вещь. За сделку не взяли комиссионных. — Я покачала головой, делая вид, что в жизни не сталкивалась со столь неразрешимой загадкой. — И Матиасу захотелось выяснить почему. Но откуда мне знать? — Я пожала плечами и улыбнулась Джарвису. Надеюсь, обезоруживающе. — Вот мы и решили обратиться к тебе. Не сомневаюсь, ты с удовольствием все объяснишь.
Кажется, я немного пережала, разыгрывая любопытную дурочку. Матиас смотрел на меня с плохо скрываемым нетерпением, но чего ему вовсе не удалось скрыть, так это своего изумления.
Наверное, я изрядно преувеличила удовольствие, с которым Джарвис должен был "все объяснить". В глазах босса вновь мелькнул странный огонек, как тогда, во время нашей беседы в агентстве. Он часто-часто заморгал, потом смахнул невидимые волосы со лба, откашлялся и, наконец, одарил нас с Матиасом великодушной улыбкой.
Помню, Джарвис точно так же улыбался, когда втолковывал клиенту, отчего "тихие соседи", упомянутые в телефонном разговоре, в реальности обернулись кладбищенскими надгробиями.
— Знаете, я сам решил отказаться от комиссионных, — сообщил Джарвис. — Потому что, видите ли, произошло маленькое недоразумение.
Недоразумение, продолжал Джарвис, не переставая улыбаться Матиасу своей кладбищенской улыбкой, заключалось в том, что Эфраим Кросс пригрозил подать на него в суд, если Джарвис не откажется от гонорара.
Поправьте меня, если я ошибаюсь, но такого рода недоразумение трудно назвать маленьким.
— Видите ли, — Джарвис развел руками: жест, под стать улыбке, был также исполнен великодушия, — доходный дом вашего отца находился в старом Луисвиле, и я написал в объявлении, что возможны регистрация в Историческом фонде и низкий закладной процент, что — я в этом уверен и по сей день — мне лично подтвердил ваш отец… — Джарвис пожал плечами, кладбищенская улыбка стала еще шире. — Однако, когда объявление напечатали, Эфраим позвонил мне и сказал, что историческая ценность здания лишь предполагается, но не является фактом. И что я мог бы сам все проверить, прежде чем давать объявление.
Я уставилась на Джарвиса. Так речь идет о ложном объявлении, за которое обоих, и Эфраима Кросса и Джарвиса, могли привлечь к суду будущие покупатели?! Вот это да… Кроме того, мне было совершенно ясно, что опытный Джарвис — а он проработал в риэлторском бизнесе более двадцати пяти лет — никогда бы не напечатал ничего подобного, если бы клиент не утверждал, что превращение здания в исторический памятник — дело верное.
Выходит, моего босса просто-напросто подставили.
Скорее всего, Эфраим Кросс намеренно запудрил мозги Джарвису, чтобы сделать его позицию уязвимой. А затем у Джарвиса уже не было иного выхода, кроме как работать на Кросса бесплатно. Потому что мой босс ни в коем случае не мог допустить, чтобы известнейший и влиятельнейший Эфраим Кросс подал на него в суд. Если газетную заметку о поврежденной двери Джарвис счел вредной для бизнеса, то как же он должен был бояться шумихи, которую поднимет пресса, когда Кросс подаст иск?
Джарвис продолжал улыбаться, но улыбка его не достигала глаз. В них все еще мелькал тот странный огонек.
— Мы просто не поняли друг друга, — закончил мой босс.
Непонимание, которое обошлось ему в двадцать одну тысячу долларов.
Папка о продаже дома Кросса и должна быть пуста. Теперь я не сомневалась, что Джарвис лично выбросил итоговый договор. Чтобы избавиться от болезненных напоминаний.
А также чтобы никто ни о чем не узнал.
История о том, как самолюбию Джарвиса был нанесен чувствительный удар, когда Кросс обвел его вокруг пальца, словно младенца, должна быть похоронена.
Может ли оскорбленное самолюбие стать мотивом для убийства?
— Я был только рад отказаться от комиссионных. Добрые отношения и душевный покой дороже.
