Потом пришло на ум другое воспоминание. Они были уже не в кровати. Они стоят у болот, на наваленных камнях, которые они сами принесли сюда, чтобы создать место для встреч.
– Кое-что произошло. Я должен жениться.
Она сразу поняла, что речь идет не о ней.
– Этого желает мой отец. Я недавно с ней повидался. Она богатая, нудная, глупая и плоская, как доска. Но семье нужны деньги.
У нее в глазах все почернело и куда-то поплыло. Триста не была в силах что-то ответить. Она только слышала его голос:
– Ничего не изменится, Триста. Мы по-прежнему будем вместе.
Он улыбнулся, пожал ей руку – и внезапно пошел прочь. Пошел так стремительно, что ей пришлось кричать, чтобы ответить. Ее голос прозвучал глухо, как в пещере.
– Но ты обещал жениться на мне.
Он что-то произнес, но она уже не могла его слышать. Он почти ушел.
И тут в ее памяти всплыл голос ее матери. Она словно снова сидела рядом, поучая:
– Мужчины из высшего сословия отличаются от нас, Триста. Деньги и положение для них более важны, чем любовь, и они плохо разбираются в том, что действительно имеет значение. Они признают только власть.
Но не Роман, говорила себе Триста много раз, лежа рядом с ним или смеясь вместе с ним.
Оказалось, что мать права. Она начала мысленно растворяться в пустоте, в которой исчез и Роман.
Чтобы навестить сына, Роман пришел один, хотя повидать Эндрю высказала желание и Грейс. Роман пообещал ей, что после того, как он познакомится с мальчиком поближе и тот перестанет его чураться, он приведет его для знакомства.
Он знал, но не хотел ей говорить, что Эндрю отнесся к нему откровенно враждебно. У него было такое злое и упрямое лицо – и вместе с тем так напоминающее его собственное, – что Роман был поражен. Он хотел опуститься на колени и обнять малыша. Возникло желание даже прикрикнуть на него: «Я твой отец, так уважай меня, черт побери!»
Но от этого привязанности Эндрю он бы не снискал.
За то, что мальчик так не любит его, он должен винить только себя самого. Он сам был мрачным, когда в первый раз пришел посмотреть на своего ребенка. Это он испугал мальчика и заставил его бояться.
Но он обязательно исправится. С тем, что он приготовил на сегодня, будет нетрудно завоевать его благосклонность.
Дети – существа простые, без сложной психологии. По крайней мере в нормальных домах.
Со временем Эндрю наверняка станет проще. Поскольку у Тристы была хорошая и преданная мать, то и сама Триста наверняка сможет хорошо справиться со своими материнскими обязанностями. К нему будут относиться со вниманием, будут его беречь. Когда сам Роман был ребенком, он был лишен чуткости окружающих, оттого вырос подозрительным и вспыльчивым. Но у Эндрю вовсе не обязательно должен выработаться такой характер. Так что его симпатию заслужить будет нетрудно.
С этой оптимистичной мыслью Роман вошел в переднюю дверь.
Триста появилась одетая в дневное роскошное платье с перьями павлина, и Роман на какое-то мгновение забыл, что он пришел ради ребенка. Он просто смотрел на нее, и волнение, которым он был охвачен в ожидании встречи с сыном, возросло многократно.
Она была прелестна. Мягкая и женственная, манящая каждым своим изгибом. Единственное, что в ней не привлекало, – это неприветливое выражение лица.
– Это плохая мысль, – сказала Триста.
– Я просил, чтобы Эндрю был готов к часу. Время уже почти подошло. У вас какие-то затруднения? Послеполуденный отдых, о котором я не знал, или какое-то наказание за плохое поведение? – Он говорил отрывисто, стараясь скрыть волнение и надеясь, что это у него получается. – Я настаиваю на том, чтобы прогулка состоялась. Я ждал очень долго.
– Он не готов.
– Тогда я подожду. – Роман опустился на стул.
Триста нервно сжала руки:
– Ты не понимаешь. Когда я говорю, что он не готов... я имею в виду, что он еще не хочет идти. Я сказала ему, что ты друг и хочешь прогуляться с ним и угостить его, но он отказался. Он не понимает, зачем тебе это. Ты посторонний.
– Если мальчик не хочет, то это разумно. Я для него посторонний. – Особо четко выговорив последнее слово, он замолчал. – Но поэтому я и затеял прогулку, – после паузы произнес он, словно обращаясь к самому себе. Потом снял перчатки. Ему всегда не нравилось их носить. – Я не хочу быть посторонним вечно.
