Тристу эти слова ошеломили.
– Приставать к тебе? Я ничего не говорю тебе по поводу того, как она распоряжается в доме и что делает. Не нужно быть очень наблюдательной, чтобы видеть, какой это наносит урон мне как хозяйке дома. Это унижает меня. И я думаю, что именно эту цель она преследует.
– Успокойся, – произнес он и тут же улыбнулся: – Ты слишком серьезно относишься к тому, что она заказала чай.
– Почему ты такой занудный? – прошипела Триста и тут же подумала, что похожа на старую каргу. Такие выражения – из словарного запаса сварливых старух. Но Роман только широко улыбнулся. В его глазах играл огонек, что делало его просто неотразимым.
– Тебе все равно, что обо мне думают, – обвиняюще сказала она.
– Меня никогда не волновало, что думают другие. Почему это тебя удивляет?
Издав утомленный вздох, Триста опустилась на скамью и посмотрела перед собой. Когда Роман снова заговорил, это был шепот у самого ее уха.
– Наконец к тебе вернулся румянец и ты перестала себя контролировать. Я знаю тебя, Триста. Лучше всего тебя успокоит немного сна.
– Ты просто несносен, – тихо прошептала она.
– Это звучит как похвала.
Раздался церковный гимн, начиная службу, и перед прихожанами появился Джейсон. Триста была удивлена, увидев скорбное выражение его лица – как у... ну, как и должно быть у священника. Он смотрелся на кафедре как у себя дома.
Повернув голову налево, Триста увидела, с какой гордостью Роман смотрит на своего друга. А вот Грейс смотрела на Джейсона с неприязнью.
Проповедь была прекрасной. Джейсон без всяких усилий приводил длинные цитаты, рассказывал истории в доказательство своих тезисов, мог заинтересовать и растрогать аудиторию. Эндрю, который обычно в церкви крутился, теперь внимательно слушал, улыбался шуткам и даже иногда смеялся так громко, что Триста положила ладонь ему на колено, чтобы он утихомирился.
– Но это смешно, мама, – запротестовал он громким шепотом.
– Да, это так, но мы в церкви.
И, к ее изумлению, он поднял взгляд на отца. Тот с улыбкой пожал плечами, как бы давая Эндрю знак, что, может, мать и права, но он совершенно с ним согласен.
Эндрю ответил сочувственным взглядом. Было видно, что они оба были в едином блоке против Тристы. Она чуть не застонала. Это что, против нее теперь коалиция? Лицо Романа сияло, он заговорщически ей подмигнул. Должно быть, это означало радость, что сын не считает больше его своим врагом.
Триста с усилием вернула лицу строгое выражение. Однако ее сердце ликовало.
Когда служба закончилась, Триста снова заволновалась. Наступило время, когда прихожане должны были покинуть церковь и собрались у церковной лестницы на лужайке для общения.
Едва поднявшись со скамейки, Грейс решительно направилась к экипажу. Но ее подстерегала группа молодых дам, которые приветствовали ее громкими восклицаниями. Роман остановился, чтобы понаблюдать.
– Что случилось? – спросила Триста.
– Грейс. Она иногда... нервничает в подобных ситуациях.
– Она не нервничала, когда мы пришли.
Романа эти слова озадачили.
– В самом деле, похоже на то, что она стала свободнее. Возможно, она чувствует себя лучше.
– Лучше? Она была больна?
Его глаза сверкнули.
– Свежий воздух вылечит кого угодно. Она дома. Она здесь выросла. Наверное, я был прав, когда решил привезти ее сюда.
– Мы должны идти, чтобы поздороваться с Джейсоном, – сказала Триста, показывая на людей у основания ведущей в церковь лестницы.
– Чепуха. От ожидания в толпе можно сойти с ума.
– Он твой друг, а ты лорд этих мест.
Люди ожидают вашей встречи.
– Мы встретимся с ним позже, и я скажу ему, что он был просто превосходен. Он придет к нам на обед. – Он потянул ее через толпу, стараясь, чтобы их никто не задержал. – Он действительно был великолепен. Ты так не думаешь? Это меня довольно удивило. Кое в чем его проповедь меня тронула.
– Он всегда был талантлив, особенно на всякие проделки.
Роман добродушно встретил это замечание, поскольку в голосе Тристы не было злости.
У церковной стены началась беготня – дети играли в пятнашки. Триста была уверена, что Эндрю это интересно.
– Ты хочешь пойти к ним поиграть? – спросила его Триста. Она знала, что он хочет, но у Эндрю на лице был страх.
