Снег в саду почти весь уже сошёл, были места, где земля почти высохла. Этот день выдался ветреным, деревья качали голыми влажными ветками, и в саду было шумно — шелест веток, гудение ветра в кронах сосен, шорох прошлогодней листвы. Друзья выбрали место на припёке с просохшей землёй. Мишенью на этот раз служила небольшая чурка, поставленная вертикально. Но попасть в неё они не надеялись. Хотелось бы просто проверить, стреляет ли собранный Гжесем монстр. Право первого выстрела мастер оставил за собой.
— Ты запомнила? Как только я выстрелю, бежим к нашему камню, а оттуда придём вместе со всеми.
— Да запомнила, запомнила! Сколько можно? Ты мне уже сто раз это повторил!
Элен была раздражена и обижена: она тоже хотела выстрелить, а вынуждена была довольствоваться только ролью наблюдателя. Но Гжесь, обычно такой уступчивый, в этот раз был непреклонен. Он говорил, что настоящие мастера тоже испытывают свои изделия сами. Возразить было нечем.
К выстрелу всё было готово. Гжесь уже держал в руках пистолет, Элен аж пританцовывала на месте от нетерпения и не отрывала глаз от его руки. И тут вмешалась та самая неожиданность, возможность которой они не учитывали. Неожиданность имела голос и фигуру дяди Яноша. Элен даже не поняла, что произошло. Ей показалось, что Гжесь просто выронил пистолет, и одновременно раздался голос:
— Что это вы ещё выдумали?!
Они посмотрели налево: на сцене появились пан Янош и сразу за ним — пан Войтек. Все стояли молча и смотрели друг на друга. Гжесь потирал руку — брошенный Яношем камень довольно чувствительно ударил его по локтю. Мужчины грозно смотрели на провинившихся. Элен, не опуская глаз, покраснела и лихорадочно соображала, как вывернуться из ситуации. Пан Войтек шагнул к сыну, поднял с земли пистолет и внимательно осмотрел его. Затем он, всё так же не произнося ни слова, взял Гжеся за ухо и потащил к дому. Таким сердитым Элен его ещё не видела. Ни хитрого прищура глаз, ни усмешки в усы, только сурово сдвинутые брови и сжатые до желваков на скулах зубы. Гжесь тоже молчал, хотя ему было и больно и стыдно. Так они и удалились. Молчание нарушила Элен.
— Дядя Янош, не надо наказывать Гжеся, это я во всём виновата.
— Вот уж, в чём не сомневаюсь! — ответил Янош. — Но сейчас вопрос в другом. Где вы взяли оружие? Вот это — важно.
— Мы собрали его сами. То есть, Гжесь собрал, я не знаю, как это делать. То есть, он собрал его из тех деталей, которые мы нашли… Я нашла.
— Так-так, милая панна, вы заврались окончательно. Где это можно найти такие детали? Покажите мне это место, я бы тоже хотел о нём знать. Подумать только! Можно где-то найти разные штучки, из которых получается пистолет! А, может, и что посерьёзнее можно собрать? Так, где это место?
— На чердаке.
— На чердаке? — удивлённо переспросил Янош, сбавив тон.
— Да. Там стоит ящичек со всякими железными и деревянными штучками. Я показала его Гжесю, а он сказал, что попробует собрать из них что-нибудь. Может, пистолет получится.
— Так это ты туда добралась? — всё ещё сердито спросил Янош. — А как ты туда попала, чердак же заперт?
— Я потрогала замок, а железяка, на которой он крепиться, отвалилась от стены. Только, кажется, что дверь заперта, а на самом деле — нет. Только Гжесь тут не причём, это я обнаружила.
— Это я уже понял.
— Но его пан Войтек накажет, а он не виноват. Это…
— Стоп! Пан Войтек сам разберётся со своим сыном, на то он и отец. А вот с вами, панна, буду разбираться я. Пойдёмте-ка в дом.
Когда они дошли до двери, Янош велел Элен идти к себе в комнату и не выходить оттуда, покуда её не позовут, а сам направился в залу, где рассчитывал застать Войтека с сыном. Он хотел выслушать версию Гжеся относительно событий, предшествующих несостоявшемуся выстрелу. Элен сочла за лучшее подчиниться. Она прошла к себе и сидела в ожидании неприятного разговора, который, как она была уверена, был ещё впереди.
А в зале Янош внимательно разглядывал пистолет, переданный ему паном Войтеком. Затем он положил его на стол, повернулся к Гжесю и спросил:
— Ну, что скажешь? Как всё это нужно понимать? Давай, объясняй.
