— Послушай, послушай, что другие говорят, если мои слова для тебя ничего не значат, — покивал пан Янош.
— Да как они выяснят?! Кто им скажет?
— О вашем желании уехать знают все в доме, и узнать об этом для постороннего человека — не великий труд. Для этого существует много способов. Можно подкупить кого-то, можно войти в доверие, можно запугать, можно, в конце концов, просто подслушать разговор. Так что лучше бы вам и впрямь отменить поездку.
— А как же Юзеф?
— А что — Юзеф? — переспросил пан Янош.
— Ты же обещал ему работу, дядя Янош, выплатил деньги за год вперёд. Что же, ты потребуешь их обратно?
— Зачем? Я не отказываюсь от своего слова, пан Юзеф получит обещанную работу, будет тебя охранять. Здесь. Тебе же нужно будет выходить, выезжать… Вот он и будет везде тебя сопровождать. Ему ещё и лучше — всё поближе к родным.
Элен молчала, не находя новых убедительных возражений.
— Элен, я всегда всё тебе разрешал, — заговорил пан Янош, немного успокоившись. — Я прощал то, что другой на моём месте не оставил бы без серьёзного наказания. Тебе всё сходило с рук! Ты получала всё, о чём просила, даже если это шло вразрез с моими принципами или мнением других людей. Теперь — впервые — с просьбой к тебе обращаюсь я: отмени поездку! Хотя бы отложи её. У тебя ещё будет время на всё, что ты задумала. Я не оспариваю твоё решение, не возражаю тебе. Но сейчас — останься дома! Подумай обо мне. Я уже не молод. Как я смогу жить, если с тобой что-то случиться?
Так он ещё никогда не говорил с ней. Элен, не отрываясь, смотрела на него. Когда дядя замолчал, она отвела взгляд и стала внимательно изучать вышитый узор на салфетке, водя по нему пальцем. Все молчали. Элен не хотелось сейчас настаивать, не хотелось обижать дядю Яноша своим упорством, но она знала, что отменить и даже отложить поездку не может, просто не в силах. В полной тишине она встала и, опустив голову, пошла к двери. Уже открыв её, она, не оглядываясь, чётко произнесла:
— Я подумаю.
Дверь закрылась за ней, но все продолжали молчать. То, что Элен не возразила, не стала настаивать дальше, согласилась подумать, казалось мужчинам первой маленькой победой. Быть может, в конце концов, удастся всё же её отговорить. Гжесь, всё это время молчавший и внимательно всех слушавший, вдруг резко встал и почти выбежал из столовой. В конце коридора он увидел уходящую Элен.
— Элена! Подожди! — крикнул он. Она остановилась, подождала, когда Гжесь подойдёт. — Элена, я хотел сказать, что… чтобы ты… Одним словом, останься пожалуйста.
— Гжесь, я же сказала, что подумаю.
— Нет! Ты не будешь думать, ты просто тянешь время. Я тебя знаю. Если бы ты действительно подумала, то…
— Что тогда?
— Ты бы осталась.
— Гжесь, ты не знаешь, почему я еду. Поверь, просто поверь, что я не могу не ехать.
— Пусть так. Но разве нельзя это немного отложить. Почему именно сейчас?
— Не сейчас, месяц ведь ещё не закончился.
— Не цепляйся к словам, это всё равно.
— Настало лето, нужно успеть до осени, пока дороги хорошие.
— Ты просто не думаешь обо… о нас. Мы все беспокоимся за тебя. Пан Янош так тебя любит, а ты…
— Что — я? Ну, договаривай, — усмехнулась Элен. — Неблагодарная? Своевольная? Упрямая? Какие ещё слова ты добавишь?
Гжесь молчал. Молчала и Элен. Потом она повернулась и пошла дальше.
— Элена, останься! — было непонятно, что он имеет в виду: остаться для продолжения разговора или отменить поездку. Впрочем, его крик всё равно остался без ответа. Элен ушла.
* * *
Май заканчивался. Вот-вот должен был приехать Юзеф. Всё это время то Янош, то Войтек пытались заговорить с Элен на тему отъезда, но она всякий раз уходила от разговора. Сама она ни на чём не настаивала, ничего не просила, ни о чём не спрашивала. Никто не видел, чтобы она начала какие-нибудь приготовления к отъезду.
Юзеф приехал в последних числах мая. В это время Элен была у себя в комнате, как часто теперь бывало. Что она там делала, никто не знал, но беспокоить её не хотели. Когда к ней постучала пани Мария и сказала, что приехал пан Юзеф и ждёт её в кабинете пана Яноша, Элен ответила, что сейчас придёт.
