Старший энсин Омья привалился к стене позади нее и плакал от боли, которая сгибала его пополам. Симпатичная темноволосая Атис пыталась помочь ему подняться. За ужином Омья сидел напротив Петроны и спорил с ним о достоинствах вин, а также помогал держать приятеля того невезучего матроса, пока Петрона срывал на нем гнев. Позади Атис распростерлась какая-то фигура, в которой Петрона с трудом узнал Ниммонда. Они с ним любили боксировать, пока оба не свалятся от изнеможения, и вместе выучили странный мелодичный диалект низкого готика, на котором говорят на Спаэтер Реликсас, чтобы читать воодушевляющие поэмы его воинствующих жрецов. Они даже цитировали их наизусть за ужином, с грохотом сталкивая оловянные кубки и выкрикивая строки. Петрона опознал Ниммонда по зализанным назад длинным волосам и широкому золотому поясу, который тот выиграл за мастерство в стрельбе – но не мог узнать его искаженное лицо, залитое кровью, с мышцами, разодравшими кожу и скрутившимися с такой силой, что они оторвались от костей.
То, что окружало его сейчас, как будто аккомпанировало этим мрачным воспоминаниям – в мусоропроводы скидывали кровавые ошметки и кости, и их грохот эхом отражался от металлических стен. От лязга Петрона вышел из полубессознательного состояния и набрался достаточно сил, чтобы подняться. Однако он все еще с трудом держал равновесие и постоянно кренился вперед. Но эта пауза сыграла ему на руку, потому что впереди он увидел расхаживающего вокруг чанов с приправами усатого старшего стюарда, который подавал им тот ужин. Отравленный ужин.
Петрона с дикими глазами выскочил из ниши и побежал. Кухонный персонал с визгами разбегался с его пути. В жарком тумане он увидел, как стюард повернулся, его глаза расширились, и он попятился. Острие тычкового кинжала пробило его униформу, но нанесло лишь неглубокий порез от бедра до плеча. Он взвыл и схватил Петрону за руку, но энсин продолжал неуклюже колоть его, метя в лицо и глаза.
Петрона услышал голос, надтреснутый, безумный голос, который снова и снова выкрикивал одно и то же, и когда он увидел, что рот стюарда шевелится, пытаясь ответить, то понял, что это был его собственный вопль. Когда он остановился, чтобы сделать болезненный вдох, то осознал, что кричал «Твоя жизнь за Генша! Твоя жизнь за Генша!»
Стюард со стоном ударился о высокий разделочный стол и осел на пол. Внезапная вспышка жаркой текучей боли в животе заставила Петрону согнуться пополам, вскрикнуть и опуститься на одно колено. Когда она ослабела, он воткнул острие кинжала в пол, оперся на него и посмотрел стюарду прямо в глаза.
– Генш... старшина Генш... я отведу вас к нему! Мы не знали! Не знали! Пожалуйста! Я не желаю вам зла, сэр, вы же знаете! Я был рад вам, я был счастлив, что такой прекрасный молодой человек... – стюард сглотнул и схватился за рану, рассекающую его торс, – ...такой прекрасный офицер приглашен...
– Ты отравил меня, – Петрона знал, что его речь звучит невнятно, но времени замедлиться и попытаться говорить разборчивее не было. В этом наверняка были замешаны многие из них, и всех их надо выследить и найти. – Вы все отравители. Ренджилл и бедный Ниммонд. Почему Ниммонд? Кто отравил...
– Нет, нет, не мы! Еда и праздники – это наше... наше призвание!
Стюард тараторил, выставив руки перед собой. Петрона смутно осознал, почему никто не приближается: тем, кто ничего не знал о ядах, казалось, что он чем-то болен. Лучше уж пусть он зарежет их коллегу, чем подходить к нему и рисковать заразиться, ведь правила внутреннего карантина флотилии были безжалостны. Он отвел руку назад, и стюард завопил:
– Нет! Нас выгнали из кухни, человек в красной мантии, это он! Он никогда не ест! Человек в красной мантии и врач торговца! Они пришли со своими людьми и...
Петрона позволил себе упасть под собственной тяжестью, точно нацелив кинжал в глаз стюарда. Оружие вошло прямо в цель, человек содрогнулся и умер. На секунду привалившись к трупу, Петрона оттолкнулся и с трудом выпрямился. Перед его тающим, пульсирующим зрением возникло размытое пятно серой униформы.
