– У нас и нет никакого фонарика, – возразил старший. Прищурившись, он посмотрел внутрь. – У меня есть спички.
Первая спичка чиркнула и на миг озарила гостиную – там все было так же, как и несколько дней назад, когда он заходил к миссис Криллинг: мебель завалена тряпками, пол – старыми газетами. Спичка потухла, и викарий бросил ее на сырой бетон под ногами. При свете второй он успел заметить на столе остатки чьего-то ужина: нарезанный хлеб в обертке, чашка, блюдце, баночка с джемом, одинокая тарелка, на которой застыло что-то желтое…
– Можно ехать, – сказал Генри. – Ее здесь нет.
– Дверь не заперта, – заметил Чарльз. Он повернул ручку и тихо толкнул дверь внутрь. В нос им сразу ударил резкий и непонятный запах фруктов и алкоголя.
– Нам нельзя входить. Мы не имеем права вламываться в чужое жилище, – предостерег его священник.
– Никуда я не вламываюсь. – Молодой человек уже занес ногу над порогом, но вдруг замер и повернулся к отцу. – Тебе не кажется, что все это как-то странно? Нет такого ощущения?
Старший Арчери пожал плечами. Оба вошли в гостиную. Запах внутри разил наповал, и вокруг стояла почти полная темнота: ничего, кроме очертаний мебели, видно не было.
– Выключатель у двери слева, – сказал Генри. – Стой здесь, я сейчас найду.
Он забыл, что его сын – уже мужчина и что это его взрослое чувство ответственности привело их сюда. В густой пахучей тьме они снова стали родителем и ребенком. Нельзя поступать, как поступила миссис Криллинг когда-то, нельзя пускать ребенка вперед.
– Жди здесь, – повторил викарий. Ощупью он прошел мимо стола, оттолкнул с дороги низкое кресло, протиснулся за диван и стал шарить по стене в поисках выключателя. – Подожди! – снова крикнул он, куда громче, чем в первый раз, и с неподдельным испугом в голосе. Пробираясь сюда через комнату, пастор зацепился за что-то ногой: какой-нибудь мусор, решил он, сброшенная туфля или раскрытая книга, лежащая на полу обложкой вверх. Но затем препятствие показалось ему куда крупнее и существеннее. По спине у него поползли мурашки. Да, это одежда, а внутри ее что-то большое и тяжелое. Упав на колени, мужчина протянул руки вперед и начал дрожащими пальцами исследовать то, что преграждало ему путь. – О господи!..
– Что такое? В чем дело? – заволновался его сын. – Ты что, не можешь найти выключатель?
Генри онемел. Он отдернул руки – и они оказались мокрыми и липкими. К нему подошел Чарльз. Свет, который пролился сверху, отменив тьму, причинял физическую боль. Арчери-старший зажмурился. Над его головой его сын издавал какие-то нечленораздельные звуки.
Первым, что он увидел, разлепив веки, были его собственные красные руки.
– Не смотри! – велел ему Чарльз, и он тут же понял, что эти же слова пытаются выговорить и его дрожащие губы. Они ведь не служили в полиции и не привыкли к подобным картинам, а потому инстинктивно пытались уберечь друг друга от шока.
Но посмотреть все-таки пришлось. Миссис Криллинг лежала ничком на полу между стеной и диваном, мертвая. Пастор ладонями чувствовал холод ее тела, от шеи до пяток закрытого какими-то розовыми оборками. При взгляде на ее шею он тут же отвернулся: вокруг нее обмотался петлей чулок.
– Но она же вся в крови, – сказал Чарльз. – Ее как будто… О господи! – как будто окропили.
Я сдержал язык свой и не говорил; я соблюдал молчание, воздерживаясь даже от слов добрых; и было то мне больно и тяжело.
Псалом 39. Погребение мертвых
– Это не кровь, – сказал Вексфорд. – Вы что, не поняли? Запаха не чувствуете? – Он взял бутылку, найденную кем-то под буфетом, и поднял ее в воздух. Старший Арчери сидел на диване в гостиной миссис Криллинг – он был подавлен, измотан и бесконечно устал. Хлопали двери, раздавались тяжелые шаги: полицейские обыскивали соседнюю комнату. В полночь вернулись домой соседи сверху, шумливые, как и полагается в субботу. Мужчина был слегка навеселе, а женщина все время, пока Вексфорд задавал им вопросы, билась в истерике.
Тело унесли, и Чарльз развернул свой стул так, чтобы не видеть малиновых пятен от шерри-бренди.
– Но почему? Почему это случилось? – шептал он.
