Райс-Майкл прикрыл глаза, силясь подавить дрожь.
- Я очень хотел поговорить с ним лично.
- Знаю. Но что если нам подождать до завтра и перехватить его в течение дня, чтобы он потом незаметно ускользнул из лагеря?
Райс-Майкл покачал головой.
- Слишком рискованно. Когда мы уедем из Лохаллина, меня, вообще, перестанут оставлять в одиночестве. Кроме того, мы не знаем, в каком я буду состоянии. Возможно, мне сделается еще хуже, хотя это лекарство, вроде бы снимает жар.
Он широко зевнул, так что даже челюсти заныли.
- Ладно. Я знаю, что ты не сможешь управлять его сознанием так, как это сделал бы я. Но постарайся изо всех сил. Я отдам тебе мой перстень. Передашь его гонцу. Таким образом, Мика будет точно знать, что послание от меня.
Остальные распоряжения он передал Катану мысленно, вручил ему кольцо для Роберта и еще одно письмо для Грэхема Мак-Эвана, затем пожелал удачи и отослал прочь. Когда Катан ушел, он выпил еще немного макового отвара, что оставил Стеванус, ополоснул чашу водой и выпил также и воду. Рука болела еще хуже, чем за все эти дни, хотя жар, похоже, и впрямь начал спадать. К тому моменту, как вернулся Катан, он уже крепко спал, и даже не шелохнулся, пока его не пробудили колокола, зовущие к утренней службе, и первое, что он ощутил, была уже ставшая привычной боль в руке.
Глава двадцать вторая
Толпою устремляются они на душу праведника, и осуждают кровь неповинную.[23]
По крайней мере, жар, как будто, начал спадать. Голова болела почти так же сильно, как и рука. Сказывалось действие маковой настойки, и Райс-Майкл знал, что ему придется принимать еще это снадобье, чтобы вытерпеть все тяготы поездки. Однако ни лоб, ни рука уже не горели огнем, как накануне. Стэйси оставила им тациль, и Катан дал королю еще одну порцию лекарства, прежде чем помог ему подняться с постели.
Райс-Майкл сморщился от горечи, но выпил все до дна. Затем он со стоном выбрался из кровати, и Катан помог ему умыться и одеться. Все тело его болело, и каждое движение причиняло страдание.
- В общем-то, этого и следовало ожидать, учитывая, что вам пришлось перенести еще до того, как лошади вздумалось на вас наступить, - бодро воскликнул Фульк, запаковывая их вещи в седельные сумки. - Хотите, чтобы Стеванус вас осмотрел прежде, чем спуститься вниз.
- Ни к чему. У него все равно не осталось болеутоляющих, которых бы я не попробовал. Увижусь с ним в зале после мессы.
- Хорошо. Я пока спущу вещи вниз, во двор, а потом встретимся в часовне.
Как только он ушел, Райс-Майкл взглянул на Катана, который принес ему шлем и накидку. Как и накануне, он надел кожаные штаны, сапоги и тунику с широкими рукавами, поскольку перевязанная рука не влезала в обычную тунику.
- Как все прошло вчера с нашим другом? - спросил он шепотом.
Катан надел шлем королю на голову и принялся подтягивать ремешки в боковых петлях.
- Можешь прямо все прочесть у меня в памяти, будет безопаснее не говорить об этом вслух.
Закрыв глаза, Райс-Майкл здоровую руку положил Катану на предплечье, и принялся рыться в его воспоминаниях, где увидел наконец образ худощавого, крепко сложенного молодого человека с вьющимися каштановыми волосами и пронзительно-синими глазами, затененными длинными ресницами. Сэр Роберт Эйнсли бесстрашно согласился исполнить поручение короля, которое передал ему Катан, и без малейшего сопротивления подчинился мысленным установкам, которые тот вложил ему в сознание, по мере своих сил и способностей.
- Он уехал еще до полуночи, - пояснил Катан шепотом, когда Райс-Майкл разорвал контакт. - Если будет достаточно часто менять лошадей и не останавливаться на отдых, то прибудет в Ремут через четыре дня.
Сам король выехал из Лохаллина ближе к полудню, поприсутствовав на мессе вместе с леди Стэйси, ее семьей и ближайшими помощниками. Затем был завтрак, во время которого ему пришлось съесть куда больше, чем на самом деле хотелось, и лишь тогда Стеванус дал ему, наконец, снадобье от боли. Вскоре они были уже в седле, и Грэхем, и Сигер с Корбаном выехали следом, поскольку намеревались первые несколько миль провожать короля в качестве почетного эскорта.