Лоб незнакомца покрылся испариной. Губы его непрерывно шевелились, словно шептали молитву. Но он ни разу не прервал своего занятия, даже когда пот стал струйками стекать по его щекам и капать на постель.
Бриджит сидела, боясь шевельнуться. Вскоре она почувствовала, что озябла, дышать становилось все труднее. Воздух стал холодным, разреженным и словно бы безжизненным. Тело Бриджит покрылось мурашками, и она ощутила странный зуд в затылке. Дыхание незнакомца участилось. Ему пришлось несколько раз моргнуть, чтобы убрать заливавший глаза пот, в то время как пальцы его двигались не переставая.
Наконец он откинулся на подушку. Сеть, свисавшая из его пальцев, была примерно в две ладони шириной и по сложности и мастерству не уступала произведениям пауков.
— Как тяжело, — пробормотал он. — Никогда еще не было так тяжело.
Он вытер пот со лба. Бриджит не двигалась. Сердце бешено колотилось у нее в груди, хотя она понятия не имела, что именно ее взволновало. Теперь дышать стало чуть легче. Немного придя в себя, незнакомец расправил сеть, разложил ее перед собой на одеяле, а в центр, стеклом вверх, поместил зеркало.
На какой-то миг на серебристой поверхности отразились беленый потолок, складки одеяла и рука чужестранца. Затем все исчезло, осталась только мглистая пустота, как будто в зеркале отражался густой туман.
— Что это? — Бриджит наклонилась ближе.
— Мое доказательство.
Пока Бриджит удивленно смотрела на зеркало, сквозь пелену проступил цветной вихрь. Постепенно разделяясь, цветные пятна становились все четче, пока не сложились в изображение огромного каменного здания, увенчанного множеством башенок и колонн. Все это сооружение было сплошь покрыто затейливым орнаментом и украшено фантастическими фигурами. Бриджит могла бы поклясться, что слышала, как из зеркала доносится звон колоколов, далекие голоса людей и даже лай собак.
Она крепко сжала ладони, но усидела на месте.
— Это дворец Выштавос, зимняя резиденция моей госпожи, Ее Величества вдовствующей императрицы Медеан Изавальтской.
Пришелец из другого мира провел пальцем вдоль края зеркала, и дымка поглотила изображение. Однако в ту же секунду оно вновь прояснилось, чтобы отразить пожилую женщину, волосы которой, покрытые золотистой вуалью, были совсем седыми, хотя осанка оставалась величественной. Одеяние ее из расшитого серебром бордового бархата было оторочено светлым мехом. Она шла вдоль галереи, гладкие каменные стены которой украшали гобелены с изображением празднеств, охоты и танцующих людей в ярких одеждах.
Бриджит узнала эту женщину: в одном из недавних видений она передавала золотую пряжку ночному гостю Бриджит. Разглядывая императрицу, она заметила, что худые руки женщины все время сжимаются и разжимаются, словно пытаясь поймать что-то неуловимое.
— Что это ее так тревожит? — спросила Бриджит и вздрогнула от звука собственного голоса.
— Ее сын, император Микель.
Пальцы Вэлина Калами (похоже, это все же было его настоящее имя) вновь описали круг по краю зеркала, и видение опять изменилось. Вместо пожилой женщины в зеркале отразился великолепно сложенный юноша в алом бархатном плаще, подбитом мехом. Из-под украшенного драгоценными камнями головного убора вились густые белокурые волосы. Он стоял возле шахматной доски, где фигуры были сделаны из коралла и слоновой кости. Взяв в руки одну из пешек, он бессмысленно на нее уставился. Казалось, он просто не понимает, что находится у него перед глазами. Когда фигурка выпала у него из рук, он сгорбился и побрел куда-то, спрятав руки в бархатные рукава камзола. «Как дитя, — подумала Бриджит, — руки в карманы и слоняется без дела».
— Это и есть император? — с недоверием спросила она. Калами кивнул:
— Когда-то это был очень способный и подающий большие надежды юноша. Речи его были исполнены здравых суждений и мудрых мыслей. — Голос его дрогнул. — Он был любим народом, но еще больше — матерью, которая раньше других заметила, что он равно талантлив и в науке, и в искусствах. Едва Микель выучился говорить, она потребовала, чтобы он посещал все собрания Совета — чтобы воспитать в нем мудрого правителя.
