Я помню, как, собравшись приготовить шоколадный пудинг, разрешила детям размешивать его руками, будто грязь в луже. Помню, как Рут устроила настоящее цирковое представление и под восторженный хохот всех четверых детей – и мой – демонстрировала способность всасывать желе губами, без помощи ложки. Я помню подставки под тарелки Слоун и Грейсона, с красочной картой Соединенных Штатов на каждой, где столицы были отмечены яркими звездочками. «Стакан с молоком поставь на Мэн!» -командовала Рут перед обедом.
Спросите детей, хотелось мне сказать. Спросите их, с кем они делали домашние задания и кто был заводилой в их любимых играх. Спросите, знают ли они «Когда смеются глаза ирландца», «Ты мое солнышко», «Эта страна твоя и моя». Спросите, кто их научил этим песням.
Не спрашивайте. Нет, не спрашивайте о том дне, когда настал мой черед везти одноклассников Джея в школу и их визги, бахвальство, пошлые шуточки настолько вывели меня из терпения, что Джей, бросив взгляд на мое лицо, обернулся и крикнул: «А ну тихо! Мама не любит детей!» Не спрашивайте о разгневанной Рут, мрачно бросившей: «По мне, так день прошел зря, если я никого не довела до слез!»
Я сохранила детям жизнь и здоровье, верно ведь? Разве я не учила их остерегаться дорог, показывая раздавленных белок в лужах крови, кишок и шкуры, со словами: «Видите, что может случиться, если выбегать туда, где ездят машины?» Не спрашивайте.
Оценят ли они наши усилия? Поверят ли, что мы старались быть им хорошими мамами? Старались поровну распределять их обязанности по дому и по справедливости наделять карманными деньгами. Что ты потом вспомнишь, сын? Что я заставляла выносить мусор – или что повезла тебя на помойку, потому что тебе захотелось увидеть, куда девается мусор?
Какую неверно понятую или откровенно обидную фразу они запомнят? Может, это будет реплика возмущенной Рут в ответ на нытье Грейсона, что у него в жизни все наперекосяк: «Сейчас сделаю себе харакири – тогда поглядим, как ты запоешь»? А может, моя собственная, похожая, реплика в конце утомительного дня, в ответ на очередную просьбу найти зонтик, игрушку, карандаш: «Оставьте меня в покое! Считайте, я умерла»?
Даже Идеальные Матери страдают от душераздирающей детской прямоты. Даже Супермамы. Даже такие, как Рослин.
– Я все понял, – сообщил ей как-то четвероклассник Дэвид после долгой, со слезами, битвы с домашними заданиями. – Когда в семье трое детей, один всегда получается дурак.
Его безропотная убежденность перевернула Рослин сердце и заставила ее годами терзаться угрызениями совести.
– Мне кажется, ты меня совсем не любишь, – с тоской сказала мне однажды Бетти.
По рассказам моей мамы, когда я пошла в садик, воспитатели жаловались ей, что меня нечему учить: я уже знаю все игры с пальчиками, считалки и детские песенки. Сама же я совершенно не помню своих выдающихся достижений – свидетельств маминых успехов. Зато мне в память врезалось ее презрительное замечание, что от меня «несет школой». И тот субботний случай, когда она забыла забрать меня из кинотеатра и мне пришлось высидеть «Бен-Гур» [35] дважды. И тот год, когда она читала исключительно пулитцеровских лауреатов, игнорируя всю прочую литературу. И те весенние каникулы, когда она не отпустила меня с друзьями во Флориду.
Рут вспоминала, как во время ее двухнедельного заточения в доме по причине ветрянки мать устроила ей развлечение: домашний перманент.
– «Неудачный» – слишком мягкий эпитет, – со вздохом сказала Рут. – Она напрочь спалила мне волосы, они воняли черт-те чем, а уж об их цвете и вовсе лучше не говорить. Вообрази себе это чучело, восседающее на кровати матери под балдахином, – пятнистое от зеленки, с паклей на голове. Готовый объект для насмешек и приемных родителей.
Хочу ли я подобной фотографической памяти для своих детей? Памяти, способной впоследствии меня казнить или миловать? Хранит ли каждый из нас подобные истории, или нестираемые воспоминания – лишь писательский божий дар и бремя?
– Знаешь, что однажды сказала мне мама? – делилась я как-то с Рут. – «Ты у меня самая умная, Прил. Никаких проблем в школе, сплошные награды. Холли (это моя младшая сестра) уступала тебе в уме, зато она прирожденный лидер. А Фрэнсис (самая младшая из нас) достались и ум, и характер, но она так и не научилась ими пользоваться». Эту убогую похвалу мама считала комплиментом. Причем и мне, и себе.
