Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - страница 31
Сохранилось много свидетельств об унижении церкви самим духовенством, и мы приведем одно из них. В селе Белоомуте, отстоявшем не более, как в 150 верстах от Москвы, в десятых годах настоящего столетия дьякон Евфимий Денисов в стихаре шумел, прыгал и делал такие «наглости», которые свойственны только сумасшедшим. Неоднократно выбегал он из алтаря и в присутствии прихожан, оставшихся служить панихиду, произносил ругательные слова. Случалось, что во время службы, дети запирались в алтаре, бегали вокруг престола, шумели и кричали. Причетники на горнем месте, сидя на стуле, часто стригли волосы, вытирали руки ризами, вызывали друг друга на кулачный бой, облокачивались на жертвенник и проч. «И посему, сказано в конце донесения [155], церковь наша толико уничижена, толико поругана, толико обесславлена студными их делами. что весьма прилично сказать о ней словеса Господни: «дом мой — дом молитвы наречется, вы же сотвористе его вертеп разбойникам». И святый алтарь y них не что иное, как торжище, где происходят беспрестанные счеты, поверки, крики и ругательства, что весьма обезображивает сие святое место я делает презренным для самих прихожан».
Прихожане не уважали духовенство, а дворяне и помещики смотрели на него с некоторым пренебрежением и держали в загоне. Священники же напротив относились к помещикам с подобострастием. Встречаясь, например, с детьми помещика, священник, вместо того, чтобы благословить их, говорил: «А здравствуйте, молодые господа; пожалуйте ручку» и целовал ее.
Подобные пастыри не могли иметь никакого влияния на паству. «Могли ли они указывать на сучки своих прихожан, когда из их собственных очей торчали целые бревна» [156]? Если они и поучали в известные праздники, то эти поучения не внушались ни сознанием священнического долга, не вытекали из убеждения в истине и важности проповедуемого, а были исполнением предписанного, часто внешним очищением совести.
Проповеди поучительны и полезны только тогда, когда, применяясь к потребностям времени, служат выражением господствующего душевного настроения или живым укором порока, укором, подкрепляемым всем доступными христианскими истинами. Церковь призвана к воздействию на общество живым словом проповеди, приноровленной к его потребностям и интересам. Но слово человека, не знающего и не желающего знать действительной жизни, не может быть затрагивающим, метким, интересным и поучительным. Большинство же проповедей того времени составлялось и говорилось по «Руководству к церковному красноречию, с примерами из св. Писания, Святых отец и славнейших ораторов христианских». Книга эта, как переведенная с иностранного языка, мало была пригодна для православного проповедника; но и ею могли пользоваться лишь немногие священники. Большинство не в состоянии было написать проповедь и передать со смыслом катехизические понятия. Семинаристы готовились во священники, — пишет П.С.Казанский, — «чтобы проходить эту должность так, как проходят их отцы: служить обедни, совершать требы и раз в год сказать где-нибудь в уездном соборе проповедь. Они готовились к этому, списывая лучшие проповеди учеников семинарии и, если случится — профессоров. У иного до 200 проповедей наготовлено. А подумать о том, приложимы ли эти проповеди к тем слушателям, которые будут y них, им и в голову не приходило. И знаю из многих примеров, что написать проповедь священнику самое величайшее мучение. Даже не то, что написать, но и переписать готовую не в состоянии иные благочинные Московской епархии. Тем менее можно ждать от них беседы со своими прихожанами в храме Божием» [157].
Если бы такие пастыри стали поучать народ, то при их положении и низком уровне нравственности, они были бы похожи на того пастора, которому духовный сын его намекнул, что человек, преследующий пьянство с кафедры, должен бы был прежде всего сам вылечиться от этой болезни.
— Любезный друг, — отвечал пастор, — мне платят триста талеров в год за то, чтоб я отучал вас от крепких напитков, но чтобы мне самому не пить их... да я за это не возьму с тебя и грех тысяч
