Но хотя они и не выходили из дома, людская молва сама находила дорогу в их дом.
Так, госпожа Перса, жена золотых дел мастера, говорит Сойке:
– В конце концов, Сойка, ты ведь все равно бездетная…
– Господи, Перса, что ты говоришь? – отвечает Сойка. – Жена начальника полиции тоже не имеет детей. Почему же она не держит слонов? Да и вообще спроси ты у любой порядочной хозяйки, пусть она, положа руку на сердце, скажет, что бы она стала делать, если бы ее муж привел в дом слона.
Цанка, жена мясника Янко, пришла к Сойке и говорит ей:
– А что, Сойка, животное как животное. Мы вот тоже, например, держим корову, и я ее очень люблю…
– Уж помолчала бы ты, Цанка, ради бога! – отвечает ей Сойка. – Ведь если бы это был, скажем, котенок, я взяла бы его на колени, села бы на пороге лавки, ну, пусть… Или, скажем, была бы это птичка какая-нибудь, каждое утро клевала бы зернышки и на всю лавку пела бы… Или, скажем, была бы это индюшка…
– Индюшка – это, пожалуй, было бы лучше всего, – с глубокомысленным видом добавляет Ничко, чтоб показать, что и он тоже участвует в разговоре
Но так они беседовали только тогда, когда в доме были гости, а когда гостей не было, когда Ничко-мыловар и Сойка оставались одни, тогда… лучше и не спрашивайте… Впрочем, бывали дни, когда они даже и наедине разговаривали по-человечески.
Выглядело это примерно так.
– Хорошо, Ничко, теперь ты наверняка и сам понимаешь, что ты дурак, – начинала обычно Сойка нежнейшим супружеским голоском.
– Не понимаю, Сойка, почему же я дурак?
– Как то есть «почему»? А что мы будем теперь делать с этим слоном?
– Да пусть сидит… пусть… я не знаю, что мы будем делать со слоном.
– А ты подумал, какой позор ты свалил на наш дом? Ведь теперь весь город только о нас и говорит. Тебя уже прозвали Ничко-слон.
– Прозвали, – грустно подтверждает мыловар и ежится, как провинившийся первоклассник перед строгим учителем.
– Чего доброго, скоро и меня начнут звать слонихой. И все из-за тебя, Ничко, чтоб тебя громом убило, чтоб ты провалился сквозь землю. Да ведь если это будет так продолжаться, то мне всю жизнь от стыда на улицу нельзя будет показаться.
– А чего тебе стыдиться, Сойка? Ты ведь не виновата, да и я не виноват. Видно, такая уж наша судьба. К одним болезнь в дом приходит, у других по дому призраки бродят, есть и такие, у которых теща в доме живет, ну, а нам уж, как видно, суждено, чтоб у нас в доме слон жил. От судьбы никуда не скроешься. Недаром мне тут как-то страшный сон приснился: туча, понимаешь, громадная туча… и спускается все ниже и ниже… Наконец, опустилась прямо на наш дом и вдруг полезла в трубу. Смотрю я на другие дома, везде дым из трубы выходит, а у нас будто входит. Это было четыре года назад. Как раз в ночь на святого Дмитрия.
Сойка-мыловарша дважды крестится, заглядывает в печь и только после этого мирно говорит:
– А все же, Ничко, ты дурак.
Так они разговаривают по-человечески. А когда не по-человечески, то лучше и не спрашивайте. Однажды они сломали черпак, которым размешивают в котле мыло, в другой раз искрошили шесть огромных кусков мыла, а был и такой день, когда они в куски разнесли икону, разбили три оконных стекла и сломали железную кочергу. И все оттого, что у них дурная привычка, разговаривая не по-человечески, держать в руках какой-нибудь предмет. Ну, а уж если человек держит в руках предмет, то он непременно должен его каким-то образом использовать.
Слон между тем как и всякий слон: ему и дела нет до семейных сцен. Он знай себе наносит убытки хозяину, глотает все, что попадет ему на глаза, занял весь двор, так что и пройти нельзя. Общипал все тутовое дерево и сломал маленькую вишню, которую госпожа Сойка собственноручно посадила на следующий день после свадьбы (тогда она еще надеялась, что у нее будут дети и что они, когда вырастут, будут называть это дерево «маминой вишней»).
На крыше своего низенького дома Ничко обычно сушил мыло. Слон свободно доставал хоботом кусок за куском и швырял их за забор в дразнивших его мальчишек. Так перебросал он все шесть ок мыла, лежавшего на крыше. Затем набрал воды в хобот, перекинул его за забор, сунул в открытое окно дома, где жил Живко-сапожник, и облил водой всю комнату. Случилось это как раз во время обеда. Все промокли до нитки, а дети до того испугались, что младший потерял сознание, средний разбил голову об стол, а самый старший, который в это время поднес вилку с куском ко рту, сунул ее так далеко, что проколол нёбо. Теща Живко-сапожника ошиблась и вместо двери полезла в большое зеркало и разбила всю голову. Мальчишка-ученик, прислуживавший у стола, опрокинул блюдо с жарким на голову Живко-сапожника, так что у него в некоторых местах тут же полезли волосы. Разумеется, Живко сразу же подал жалобу в суд.
