В этих отвлеченных рассуждениях философа отразилось главное объективное обстоятельство, присущее всему историческому опыту России: крайняя мучительность осуществления назревших преобразований, их затягивание, и в силу этого их проведение самыми радикальными силами и способами, при которых отрицание предыдущего исторического этапа достигает апогея. Со времен ленинских теорий периода нэпа у нас обычно принято противопоставлять военный коммунизм и госкапитализм как нечто противоположное, но, на наш взгляд, военный коммунизм есть не что иное, как российская модель немецкого военного социализма или госкапитализма. В определенном смысле военный коммунизм был "западничеством", как система экономических отношений он был аналогичен немецкому госкапитализму, лишь с той существенной разницей, что большевикам удалось провести его железом и кровью, при этом плотно окутав пеленой коммунистической идеологии.
Общая парадигма России и Германии ярко подтверждается событиями 1921 года. Отказ от военного коммунизма в России и от военного социализма в Германии произошел почти синхронно. X съезд РКП (б) принял решение о замене разверстки налогом в начале марта, а 14 апреля германский министр земледелия внес в рейхстаг законопроект о регулировании сделок с зерном, который вскоре был принят. В нем предусматривался переход от политики изъятия всего урожая, за вычетом потребностей земледельцев -- к продовольственному налогу.
Сравнительный анализ исторического опыта двух стран подтверждает общую закономерность возникновения системы военного коммунизма. Но история никогда не бывает однообразна и прямолинейна в достижении своих
целей. В каждом отдельном случае всегда происходит своеобразное и специфическое проявление закономерностей.
В Германии государственная диктатура проводилась в рамках компромисса с буржуазией, юнкерством, прочими собственниками и рабочим классом без абсолютизации ее значения, с полным пониманием вынужденности и временности этой меры. Но поскольку в России ее проводили иные политические силы, то там была предпринята попытка использовать ее более масштабно, как инструмент перехода к новому общественному строю.
В рассуждениях о том, что де, некая политическая сила, в данном случае большевики, действовала в русле исторической необходимости, нет большого смысла. Нельзя забывать, что понятия "необходимости" и "свободы" есть категории парные и неразлучные. Та степень свободы, которой обладает каждый субъект истории, и отличает красочный и неповторимый исторический процесс от уныло-однообразного процесса падения камней с Пизанской башни, в созерцании коего, по преданию, находил смысл и удовольствие Галилео Галилей.
Захват большевиками политической власти в октябре 1917 года был результатом потребности общества в радикальных государственных мероприятиях по решению вопросов о войне, снабжения населения продовольствием, урегулирования социально-экономических отношений и т. д. Об этом красноречиво говорят приведенные в книге М. Геллера и А. Некрича записи члена французской военной миссии в России Пьера Паскаля, который записал в свой дневник в сентябре: "Пажеский корпус голосовал за большевиков", в октябре: "Вчера г-н Путилов мне сказал, что он голосовал за большевиков".
Но большевики, помимо общепризнанных и неоднократно провозглашавшихся ими лозунгов о мире, хлебе, свободе и Учредительном собрании, имели и свои особенные цели в соответствии со своей природой как политической партии --захват власти с целью установления "диктатуры пролетариата" и осуществления "социалистической революции". Поэтому вся послеоктябрьская история становления и расцвета военного коммунизма стала историей борьбы "свободы", определяемой внутренней природой и целями господствующей партии, с общественной "необходимостью", историей активных попыток "свободы" пожрать и подчинить себе "необходимость".
Первым, наиболее знаменательным и определяющим
событием в этом пиршестве "свободы" стало пожирание Учредительного собрания. Того самого Собрания, о необходимости созыва которого в свое время большевики говорили не менее долго, чем о необходимости рабочей и крестьянской революции. Кто-то сравнил революцию с чудовищем, пожирающим собственных детей. Большевики в лице "Учредилки" пожирали нелюбимого пасынка.
