— Вперёд, моряки, вперёд! — кричит раненый младший лейтенант Шелавин.
Егерей ошеломила наша атака. Они отступили на конец мыса, ко второму опорному пункту. А мы закрепились на возвышенности, осмотрелись и тут только поняли, в каком положении оказались. Наша небольшая группа оказалась в окружении. Основные силы десанта были прижаты массированным огнём неприятеля к земле и оттеснены к берегу. Стало совершенно ясно: мы отрезаны от основных сил, окружены егерями на их же опорном пункте.
Я подсчитал силы. На маленьком клочке каменистой земли, на “пятачке” мыса Могильного, было пятнадцать разведчиков…
Мы уже отбили третью атаку, когда неожиданно наступила тишина. Егеря что-то замышляли. Я приказал усилить наблюдение и беречь боеприпасы.
— Воздух!
С истошным воем пронеслись над нами три “мессера”. Взмыв к зениту, они стали пикировать на наш “пятачок” и сбросили бомбы. Снова ударила вражеская батарея, и егеря пошли в атаку вслед за огневым валом. Они приблизились настолько, что мы слышали их гортанные крики:
— Русс! Сдафайс! Русс капут!
“Пятачок” безмолствовал. Разведчики ждали, когда егеря подойдут на дистанцию броска гранаты. И вот наши гранаты разорвались в цепи атакующих.
Егеря с криком откатились.
Любимец отряда, гармонист и затейник Евгений Уленков находился на левом фланге “пятачка”, чтобы держать под обстрелом лощину, по которой могли просочиться егеря. Даже здесь, на Могильном, Уленкову не изменил его весёлый нрав. Явившись по вызову, он присел на корточки, козырнул и бойко доложил, перефразировав слова песни:
— Врагу не сдаётся наш гордый десант!
Егеря опять пошли в атаку. Они решили покончить с нами до наступления ночи. По нам снова ударила вражеская артиллерия. Большие камни с треском лопались и рассыпались от близких разрывов снарядов. Рядом разорвались четыре мины. Налёт был особенно длительным и жестоким. Надо было прорываться из этого “мешка”, но сделать это можно было только ночью. Мы начали готовиться к прорыву.
В это время ко мне подбежал Алексей Каштанов, он знал немецкий язык, и шепнул:
— Егеря рядом.
— Откуда ты взял?
— Я был на левом фланге. Мы слышали, как их офицер кричал: “Кто повернёт назад — расстреляю! Русских надо уничтожить до ночи!”
То, что произошло вслед за этим, подтвердило его сведения.
С неистовыми криками: “Аля-ля!”, цепляясь за камни, егеря упорно лезли вверх.
Дальше медлить было нельзя. Люди ждут команды.
— Агафонов — уничтожим пулемёты! Курносенко, Бабиков — прикрыть отход. Остальным — к Шелавину.
В моём диске остались последние патроны. Поднимаюсь во весь рост, вижу две головы немецких пулемётчиков и нажимаю спусковой крючок. Пулемётчики нырнули за камень, и Семён Агафонов тотчас метнул туда гранату.
Мы прорвали внутреннее кольцо окружения. Наш путь лежал через простреливаемую егерями лощину. Выход к лощине преграждал неумолчно строчивший из блиндажа пулемёт. И тут вперёд выступил Юрий Михеев.
— Товарищ старшина, прикажите приготовить мне связку гранат. Я в левую руку ранен. А правая…
Он поднимает сжатую в кулак правую руку, ждёт, что я отвечу. А я думаю, что для такой связки каждый должен будет отдать свою последнюю гранату. Но другого выхода нет. Лучший гранатомётчик первым заявил о своём праве пойти на уничтожение вражеского блиндажа, о праве отомстить за смерть товарищей.
И Юрий Михеев пополз со связкой гранат.
Слышен хлопок ракетницы, и синий мерцающий свет озаряет лощину и приникшую к валуну фигуру разведчика. И вдруг Юрий вскакивает. Волоча ногу, он бежит вперёд, потом припадает на правое колено, замахивается и сильно кидает связку гранат. Она ещё летит в воздухе, а он уже падает, сражённый очередью вражеского пулемёта…
Взрыв блиндажа отозвался в горах многократным эхом.
Так салютовал нам, живым, последний из погибших на Могильном разведчик.
Мы пересекли лощину и ушли в сторону моря. Нас оставалось восемь: двое здоровых и шестеро раненых.
За бои на мысе Могильном контр-адмирал Николаев присвоил мне первое офицерское звание — младший лейтенант. А впереди были новые операции — уже в глубоком вражеском тылу на территории захваченной фашистами Норвегии.
