Другой эпизод, много говорящий о душевной щедрости Вадима Валериановича. 17 сентября 1971 г. я беседовал с ним о Юрии Селезнёве по поводу его поступления в аспирантуру. Кожинов хотел ему помочь, но надо было срочно попросить маму Юры выслать из Краснодара недостающие документы. А телефона тогда у неё не было. И вот из квартиры Кожинова я позвонил в Краснодар моей жене, чтобы она поехала к Прасковье Моисеевне Селезневой и, переполненный восторгом от исполнения Baдимом романса “Гори, гори, моя звезда”, попросил его спеть по телефону этот романс моей жене. И он спел! Незнакомой женщине, по просьбе аспиранта, со своего телефона в другой город...… А пел он под гитару великолепно! Сам положил на музыку множество стихотворений и классиков, и своих друзей. Прочтите стихотворение А. Передреева “Как эта ночь пуста, куда ни денься...”, где, обращаясь к Кожинову, поэт просит: “Настрой же струны на своей гитаре, настрой же струны на старинный лад ...” А одну из последних статей Кожинов назвал так: “Песня — путь к спасению русской души”. Кстати, о Селезневе Вадим написал мне в одном из писем:
20.1.85
Дорогой Слава!
Отослал тебе письмо — и вскоре все-таки пришло твоё. Так что извини, я думал, что ты просто забыл
.
He могу не выразить глубокого удовлетворения плодами твоей деятельности!
(по поводу издания его книги “Память созидающая” в Краснодаре. —
В. П.
)
План очень хороший, только все ли продумано с объемом? Имей в виду, что в Москве выйдут книги Юры, и надо бы узнать о их содержании, чтобы не повторять их в краснодарской. Узнай у Калугина.
Теперь об одном неприятном моменте. Вадим Кузнецов
(отец последней жены Селезнева. —
В. П. ) страшно разозлился на меня из-за того, что я без восторга (мягко говоря) отношусь к его дочери (кто-то ему донес). Он, слышал я, повсюду говорит, что я ничего хорошего (а только плохое) не сделал для Юры. Ты-то, вероятно, знаешь, что первые 3—4 года вхождения в литературу он целиком исходил из моих уроков и помощи и затем три года жил у меня на даче (после того как не смог уже жить в общежитии Лит. института).
Словом, ты должен знать, что В. Кузнецов, без сомнения, будет всячески препятствовать моему участию в краснодарском издании. Я не собираюсь хоть как-то “бороться” — мне это совершенно ни к чему. Единственное – в этом я просто вижу свой долг, — что я намерен сделать — написать воспоминания для книги.
Исходя из этого, ты, надеюсь, понимаешь, что я не смогу выполнить многих твоих просьб (в частности, В. Кузнецов, конечно же, поднял бы скандал если бы я стал составителем).
Возможно, я несколько преувеличиваю. Нo, по-видимому, ты сам вскоре столкнешься с этой ситуацией.
Теперь об авторах. Необходимо обращаться к большинству из них — Проскурину, Белову, Астафьеву, Потанину, Палиевскому, Ганичеву, Михайлову, Скатову, Севастьянову
—
от имени редколлегии. А составить её лучше из краснодарцев ( немногих ) во главе с Лихоносовым. Скажем, ты, Федорченко, Бардадым. Я не возражаю против того, чтобы войти в нее, но, думаю, В. Кузнецов будет протестовать.
Напиши о своих соображениях. Я понимаю, что чрезвычайно трудно писать письмо с небольшим интервалом. Это, вероятно, выше твоих сил. Но все же попробуй. Обнимаю, В. К.
P.S. Надеюсь на книгу “Очерки истории алан”.
Хотел бы напомнить еще одну фразу из опубликованных воспоминаний Кожинова о Ю. Селезневе:
“Естественно, Юрий в Москве сразу вошел в весьма широкий круг людей, с которыми я был связан, притом не только собственно москвичей, но и вологжан, ленинградцев и даже — хоть это может показаться странным — уроженцев Кубани, с которыми он по тем или иным причинам не сблизился на родине (среди них были, скажем, Юpuй Кузнецов и Владислав Попов). И говорить обо всем этом — значило бы изобразить целую полосу литературной и культурной жизни Москвы и даже России в целом”.
Когда мы не встречались с Вадимом Валериановичем, то писали друг другу. Я посылал ему все свои научные работы, а он неизменно их анализировал, сравнивал с предыдущими, указывал ошибки и с радостью отмечал достоинства. Например, в письме от 16.5.66 замечал:
