В прошлом году книга его бесед с М. Бахтиным вышла в издательстве “Согласие”. В беседах Дувакина и Бахтина не случайно много раз заходил разговор о Вадиме Кожинове. Вадим Валерианович вместе с Сергеем Бочаровым, Петром Палиевским и Георгием Гачевым сделали все для того, чтобы извлечь из научного небытия имя ученого, жившего с конца 30-х годов в забвении в городе Саранске. Перевести его в Москву, издать книги о Достоевском и Рабле, словом, вернуть незаурядного мыслителя в лоно отечественной культуры.
Мы перепечатываем из вышедшей книги характерный отрывок из разговора Бахтина с Дувакиным, где речь идет о Кожинове. Бахтин защищает Вадима Валериановича от несправедливых упреков Дувакина, подозревавшего, что Кожинов отдалился от бывшего преподавателя из-за того, что последний попал в идеологическую опалу.
Д.:
А “Достоевского” Вы написали ведь в первый раз перед арестом?
Б.:
Еще перед арестом, да.
Д.:
В 28-м году?
Б.:
Да.
Д.:
Так что Вы уехали уже человеком с именем. Эта книжка, вообще говоря, была замечена.
Б.:
Замечена была книжка, да, замечена.
Д.:
О ней писали. А второе издание делали, сидя в Саранске?
Б.:
Второе издание я делал, сидя в Саранске, да-да. Ко мне туда приезжали Кожинов, редактором моим был... Сергей Георгиевич Бочаров. Вот.
Д.:
А! Сережа Бочаров!
Б.:
Тоже... друг, и он тоже приезжал ко мне в Саранск.
Д.:
Вот это хороший парень...
Б.:
Очень хороший. Замечательный.
Д.:
А Вадим Кожинов — это мой ученик, и близкий ученик, но я должен все-таки сказать — Васька Буслаев: “Размахнись, плечо!” Опираться на него трудно. Он, правда... должен сказать, что я от него услышал... Я не знал, где Вы, что Вы... и какой Вы... Он очень способный человек.
Б.:
Он очень способный человек.
Д.:
Очень способный... но довольно беспринципный. К сожалению. Вот не знаю... Он очень всегда подчеркивал, что он мой ученик и так далее, а потом фьюить — и исчез. Как-то стало это не очень приятно...
Б.:
Ах, Вы думаете, что в связи вот с этой Вашей историей?
Д.:
Да!
Б.:
Нет, что Вы! Вы не знаете Кожинова! Для него этого не существует совершенно. Он человек абсолютно бесстрашный. Нет-нет, что Вы! А его отношение ко мне? Я был тогда еще, собственно, “минусник”, никому не известен. Книжку эту забыли — “Достоевского”... Он все это сделал. Ведь если бы не он...
Д.:
Он продвинул Вам книжку?
Б.:
Только! Только! Только. Я и не собирался.
Д.:
Да что Вы!
Б.:
Да, и не собирался. И “Рабле” у меня лежал в столе готовый, но я и не думал его публиковать и считал, что это невозможно, и так далее. А вот он явился — и все сделал.
Д.:
И прошибал всё?
Б.:
Прошибал всё это! Прошибал, и гениально прошибал.
Д: Ну это, конечно... Вадиму, конечно, большая честь, если это так.
Б.:
Да. И вообще, я-то его знаю хорошо уже, и достаточно хорошо, — нет, это бесстрашный человек. Нет-нет, что Вы! Даже и речи об этом быть не может — что он испугался Вашей репутации. Да нисколько! Он все время связан с людьми с очень такой репутацией...… неофициальной
(усмехается)
и так далее.
Д.:
Выступает он иногда очень...
Б.:
Выступает он — да-а, он...
Д.:
Сейчас он, так сказать, один из лидеров так называемых почвенников.
Б.:
Почвенников, да-да, почвенников, да, или неославянофилов.
Д.:
Да, загибает тут... и антисемитские...
Б.:
Да, но видите... Он человек... да... нет-нет, он не антисемит, не антисемит. Это так у него, недоразумение. А видите ли, в чем дело... Он человек очень деятельный. Его не удовлетворяет писание только. Ему хочется действовать, играть какую-то роль в жизни. Не карьеру делать, нет, он не карьерист совсем! Он...… ему деятельность, деятельность ему нужна.
Д.:
Мне очень приятно слышать хорошее о людях, с которыми я был связан и в которых я усомнился.
Б.:
Да нет, напрасно. Во всяком случае, вот то, что Вы говорите, — это исключено совершенно. Это никакого влияния на него оказать не могло. Скорее наоборот, скорее наоборот.
Д.:
Ну, может, ему просто неинтересно стало.
Б.:
Он почувствовал бы еще большую симпатию и так далее. Если бы можно было бы, то, вероятно, оказал бы Вам всякую возможную помощь. Да... Нет-нет. Не такой просто...
