— Согласен, — кивнул Тыковлев. — Мы тоже так думали, когда писали. Но в то же время мы же не можем просто повторить нэп. Не получится. Как-никак шестьдесят лет прошло. Да и где нэпманов взять в таком количестве? Нужно думать все же о том, как систему менять, как ее перестраивать. То, что дальше так нельзя, это все говорят, все понимают. А вот как по-новому? Тут сколько голов, столько и умов. Спорный это вопрос и очень опасный. Основ нашего социалистического бытия касается, а проще говоря, перед каждым ставит вопрос: а что со мной будет в результате этой перестройки?
— А жизнь, знаешь, сама подскажет, — поднял подбородок Горбачев. — Нужно начать процесс. Как он пойдет, так и решения станут рождаться. Из творчества масс, из борьбы мнений. Нам надо запустить процесс. Это сейчас главная задача. Люди должны почувствовать, что настает время перемен. Везде и во всем. Я ведь не зря выбрал слово “перестройка”. Скажешь реформа, обзовут реформистом, а мы ведь партия революционеров. Вот тебе и приговор готов. Скажешь революция, спросят, на кой хрен она опять нужна. Была ведь уже Великая Октябрьская. А перестройка — это спокойнее. Никто не боится, все участвуют. И в то же время все начинает пересматриваться, подвергаться сомнению, нет больше табу. Шеварднадзе это хорошо излагает. Он в МИДе не только кадры перетряхнуть, но даже названия и нумерацию отделов и управлений поменять собрался. Для чего? Только для того, чтобы создать настроение новизны, ветер перемен, выдвинуть новых людей. Он хитрый. Без этого, говорит, никакой новой внешней политики не выстроишь. Так все и останется, как при Громыко. Он прав. Что-то такое же нужно сделать и в государственном масштабе. Иначе не раскачаешь, все перестроечные мысли, инициативы уйдут в песок. Поддерживаешь?
— Безусловно, — кивнул Тыковлев. — И цель, и намечаемые средства. Могу сказать, что именно такого смелого подхода ждут от вас как нового Генсека советские люди. Застой всем надоел. Вас поддержат. Да вы и сами это чувствуете.
— Я то же самое говорю Михаилу Сергеевичу, — встряла в разговор Раиса, — читаю письма, которые ему присылают. У него самого времени на все не хватает. Люди его обоготворяют, готовы за ним и в огонь, и в воду.
Горбачев ласково улыбнулся жене и обнял ее за плечи.
— Она мой самый верный друг, советник и помощник, — строго глядя в глаза Тыковлеву, сказал он. — Она у меня социолог, кандидат наук. Дело свое знает хорошо. Так что привыкай. Раиса Максимовна имеет право слова в политических вопросах. Ну да ладно. Что хотел тебе еще сказать. Для перестройки нужна широкая поддержка снизу. Видимо, придется по ходу дела и сопротивление ломать. Не всем все будет по вкусу. Возрастает, значит, роль идеологической работы. Менять и здесь все надо. Так что давай, возвращайся в ЦК. Пока на прежнее место. Это пока. Но берись за дело сразу, без раскачки. Я на тебя надеюсь. Не робей. Нам всем сейчас, может быть, не все ясно. Не могу и я разложить программу действий по полочкам и этапам. Будем заниматься творчеством, черпать из жизни, учиться у нее. Жизнь подскажет. Я уверен в успехе. Да и как не верить в него, имея такую страну, такую партию, такую силу. Над нами, кроме Бога, никого нет. Все в наших руках, все нам под силу. Создадим новое активное, динамичное социалистическое общество. Еще больше укрепим Советский Союз. Добьемся признания всего мира. Смотри, как на нашу перестройку Запад реагирует! Когда такое раньше было? В общем, считаю тебя единомышленником, товарищем. Жму руку, до встречи в Москве!
Горбачев поднялся со скамейки, взял за руку Раису и зашагал в глубь сосновой рощи. Вслед за ним устремились охранники. Тыковлев уловил, как старший из них говорил в телефон:
— Пятый, пятый. Выезжаем на объект. Пусть ставят шашлыки...
“Поехал на ужин к местному начальству, — решил про себя Тыковлев. — Интересно, Шеварднадзе там будет? Ах, черт побери, — хлопнул он себя по лбу. — Опять не успел сказать про этот доверительный канал с Западом”.
— Михаил Сергеевич, — решился он окликнуть Генерального, быстро уходившего в лес по аллее. — Можно вас еще на минуточку?
