— То есть как это я, по-вашему, не существую?
— Вы существуете только в моем сознании, милый друг. Если бы я вышел из этой комнаты…
— Да он тронутый!
— Ну тогда докажите, что вы существуете.
— То есть как это «докажите»? Конечно, я существую. У меня первоклассное дело по торговле недвижимостью, жена и двое детей в Майами; я сегодня прилетел сюда на «Дельте» и сейчас пью виски; что, верно, а? — В голосе слышались слезы.
— Бедняга, — сказал доктор Гассельбахер, — вы заслуживаете более изобретательного творца, чем я. Неужели я не мог придумать для вас ничего более интересного, чем Майами и недвижимость? Неужели не мог уделить вам немножко фантазии? Придумать вам имя, которое стоило бы запомнить.
— А чем плохое у меня имя?
«Парашютисты» у стойки замерли в немом негодовании — перед прыжком нужно беречь нервы.
— Ну, немножко поразмыслив, я сделаю его получше.
— Спросите в Майами кого угодно о Генри Моргане…
— Нет, ей-богу, я плохо сработал. Но знаете что? — спросил доктор Гассельбахер. — Я на минуточку выйду из бара и вас уничтожу. А потом вернусь с другой выдумкой, похлеще.
— То есть как это — похлеще?
— Понимаете, если бы вас придумал вот этот мой друг, мистер Уормолд, вам бы куда больше повезло. Он бы дал вам университетское образование, какое-нибудь имя, вроде Пеннифезер…
— То есть как это — Пеннифезер? Вы пьяны!
— Конечно, пьян. А пьянство губит воображение. Поэтому-то я вас так пошло придумал: Майами, земельные участки, перелет на «Дельте»… Пеннифезер прибыл бы из Европы и пил бы свой национальный напиток — розовый джин.
— Я пью шотландское виски, и меня это устраивает.
— Это вам кажется, что вы пьете виски. Или, точнее говоря, это я вообразил, будто вы пьете виски. Но мы сейчас все это переиграем, — радостно объявил доктор Гассельбахер. — Я на минутку выйду в холл и, в самом деле, придумаю что-нибудь похлеще.
— Я не позволю над собой измываться, — встревоженно заявил сосед.
Доктор Гассельбахер выпил виски, положил на стойку доллар и поднялся — пошатываясь, но сохраняя достоинство.
— Вы мне будете благодарны, — сказал он. — Ну, что бы нам придумать? Доверьтесь мне и мистеру Уормолду. Художник, поэт, а может, вы предпочитаете жизнь искателя приключений, контрабанду оружием, шпионаж? — С порога он отвесил поклон возмущенной тени. — Простите меня великодушно за торговлю недвижимостью.
Голос прозвучал нервно, в нем слышалась неуверенность и даже какой-то страх:
— Он либо пьян, либо тронутый.
Но «парашютисты» продолжали молчать.
Уормолд сказал:
— Ну, я с вами попрощаюсь, Гассельбахер. Я и так опоздал.
— Считаю своим долгом проводить вас, мистер Уормолд, и объяснить, что это я вас задержал. Не сомневаюсь, что, когда я расскажу вашему Другу, как мне повезло, он нас простит.
— Не нужно. Уверяю вас, это лишнее, — сказал Уормолд.
Он знал, что Готорн сделает из этого свои выводы. Даже разумный Готорн, если бы таковой существовал в природе, был бедствием, ну а Готорн, страдающий подозрительностью… у Уормолда холодела спина от одной этой мысли.
Он направился к лифту; доктор Гассельбахер плелся за ним. Не обратив внимания на красную сигнальную лампочку и предупреждение «Осторожно! Ступеньки», доктор Гассельбахер споткнулся.
— О, господи, — сказал он, — у меня подвернулась нога!
— Идите домой, Гассельбахер, — взмолился Уормолд с отчаянием.
Он вошел в кабину лифта, но доктор Гассельбахер с неожиданной ловкостью вскочил туда вслед за ним. Он сказал:
— Деньги исцеляют любую боль. Я давно уже не проводил так хорошо вечер.
— Шестой этаж, — сказал Уормолд. — Мне надо остаться одному, Гассельбахер.
— Зачем? Извините. У меня икота.
— Я иду на свидание, Гассельбахер.
— Красивая женщина, мистер Уормолд? Я поделюсь с вами выигрышем, чтобы вам было легче совершать безумства.
— Да нет, это совсем не женщина. Деловое свидание, только и всего.
— Секретное дело?
— Я же вам говорил.
— Какие могут быть секреты у пылесосов, мистер Уормолд?
— Новое агентство, — сказал Уормолд.
Лифтер объявил:
— Шестой этаж.
Уормолд шел на корпус впереди, и голова его работала более ясно, чем у Гассельбахера. Комнаты были расположены, как тюремные камеры, по всем четырем сторонам квадратной галереи; внизу, в бельэтаже, как светящиеся знаки на мостовой, блестели две лысины. Он заковылял к тому углу галереи, куда выходила лестница. и доктор Гассельбахер заковылял вслед за ним, но Уормолд был куда более опытный хромой.
