Алина добралась до соседнего дома, люди вызвали милицию.
Только ночью приехали менты, вместе с Алиной обследовали дом.
Там никого не было. И никаких следов чужой жизни.
Даже одеяла на топчане не оказалось.
Хорошо, что мальчика не украли.
И все документы сохранились, Алина носила их в большом кошельке на тонком шнурке, на поясе под юбкой.
Там же она хранила деньги. Ее этому научили в торгпредстве.
Но вот денег на поясе теперь не оказалось. Все-таки чужие руки обследовали кошелек на поясе. Хорошо что не взяли документы. Значит, грабители были опытные.
Кража паспорта — серьезное преступление, милиция берет эти дела на расследование. А на деньгах имен нет.
Алина провела с ребенком ночь в отделении милиции. Приехала скорая, ей перевязали голову. Рана была небольшая, врачиха сказала, поверхностная, слава Богу.
Наутро она вышла из милиции, дрожа от недосыпа, держа ребенка на руках.
Хорошо, что она не бросила его кормить, в торгпредстве бабы ей сказали, что это единственная защита от кишечной инфекции.
Тянуло дымом, на траве блестела роса.
Алина двигалась, сама не зная куда.
В милиции никто не взял у Алины заявление.
Она прошла уже весь поселок, выбралась в поле, миновала реденький лесок с лужей, все знакомые места.
Здесь, в прудике, она с мальчишками ловила бычков.
Впереди была станция, а денег не было, все украли.
Забинтованная, совершенно одинокая в этом мире женщина, действительно ни кола ни двора, двигалась по направлению к станции, к Москве.
Где у нее никого уже знакомых не осталось, все закончили университет и где-то работали, женились, выходили замуж, рожали детей и давно забыли Алину.
И где по адресу, проставленному в паспорте, жила мама настоящей, но умершей Маши Серцовой.
Враг номер один в этом мире.
Мальчик спал на руках у якобы Маши.
У человека без имени и адреса, но с чужим именем и адресом.
И пока что мы их оставим, потому что нас ожидают новые, очень важные, знакомства.
Ибо по тому адресу, который значился в паспорте Марии Серцовой, прямо на том же этаже и за соседней дверью находилась квартира Евграфа Николаевича Шапочкина, инвалида войны, кавалера многих орденов, частично украденных.
40. Человек по фамилии Шапочкин
Евграф Шапочкин, по специальности художник-оформитель, стал от нищеты собирать пустые бутылки, а его организация, в рамках которой он рисовал своих коней, зайчиков и котят (он был так называемый «четвероножник», и его творчество использовалось в детских садах, поликлиниках, парковых и дворовых игровых площадках и т. д.) — так, вот: эта организация была закрыта, поскольку директор, как оказалось, подписал акт продажи дома человеку с острова Фиджи, а тот немедленно перепродал еще кому-то.
И художник Шапочкин, мелкая сошка на пути всеобщих перепродаж, стал никому не нужен.
Веселое братство его коллег рассеялось по небогатым квартиркам, перезванивалось и собиралось теперь в основном на похоронах.
Бедные автобусы, кучка бывших сотоварищей, неизвестных никому талантов, стояла на ветру, под дождем или под палящим солнцем вокруг очередной ямки, и гробокопатели засовывали в землю любимого друга, с которым прошла вся жизнь…
У кого-то оставались вдовы, дети, у Шапочкина же не было ни жены, ни потомства.
Он опустился до того, что всем рассказывал об обстоятельствах своей теперешней жизни, и однажды, после долгого отсутствия (которого никто не заметил), позвонил, пожаловался старинной подруге по труду, художнику Ланочке (по прозвищу «Лана», так как она рисовала их. Это была ее специализация. Единственно что, она в панно для детсадика частенько брала за образец ангелов Сикстинской капеллы, и из-за этого были неприятности с руководством. На приемке очередного оформления детсадика Ланочка так и ответила на вопрос директора «А это у вас наподобие чего?» — она сказала: «Это Рафаэль». На что ей было сказано: «Вот это нам не надо, Израиль еще приплели»).
Граф ей откровенно жаловался, что знаешь, Лана, меня бутылкой, которую я сам нашел под лавкой, отоварили по башке, была операция, поставили пластинку на череп… Откуда я знал, что у них там заначка, под лавкой.
