— Нет пока.
— Надо принять (выпила махом). Ну то есть: ребенок Речкина Алина… так? Теперь Серцова Мария… А Серцова Мария мальчик… налить тебе, последняя? Нет. Хорошо. Ик! А ребенок Серцова Мария идет к этой бабе. Ой! Куда ты встала? Не плачь. А!.. Вот за деньги тебе спасибо. Это большое дело. Я… Маме кресло хотела купить… Ее гулять возить. На руках я ее не утащу. А она света белого давно не видала. Лежит на меня орет, я света белого не вижу! Ей полагается кресло как инвалиду, и мне предлагали кресло после одного инвалида, они же умирают, да… Но все же оно стоит много для нас. У меня из зарплаты вычитают по двадцать процентов. Они на меня списали в винном отделе большую недостачу. Спасибо тебе, дорогая моя женщина. Я по образованию техник-технолог… Мама зовет меня Зоха. Можешь тоже так называть, ты мне как мать. Я тебя очень уважаю, ну просто как родную. Поцелуемся давай.
— Как бы обратно ребеночка-то подменить, — перебив ее, сказала Тамара.
— Техник-технолог винодельческой промышленности, — упорно гнула свое тетя Соня. Она стремительно уходила в свое прошлое, пригорюнилась, пустила слезу. — Работала потом как простая продавец…
— Я говорю, поменять бы детей обратно, — стояла на своем Тамара. — Эй! Соня!
Соня заморгала:
— А нет, она ребенка вашего взяла теперь к себе в палату. Эта дама. Хоть и это запрещено. Хоть он объявлен как умерший.
— Ну ты подумай! Что?!!
— Перепутала все…
— Так… Серцовой сын у этой бабы?
— Да уж… Что уж тут…У нее муж в прокуратуре… Я спою тебе одну песню, ты не слышала (завыла). Клен ты мой опавший!
— А! Все ясно. А мы, простые советские дипломаты…
— Клен заледенелый…Че?
— Ну хорошо. Спасибо тебе, Зоха.
— Спасибо некрасиво…
— Ладно. Коньяк будешь?
— Эээ… Можно! Как коньяк? У тебя есть? Что же ты молчала, пщя…Пщя крэв!
Выпили.
— Вот тебе еще денег, будешь мне звонить и все рассказывать. Будешь моим информантом. Я в КГБ служу, поняла?
— Что стоишь качаясь…
— Ну хорошо. Иди с Богом.
— Думаешь, я кто? Я ттехник-ттехнолохх… Мама! Мама моя родная! Ждет непомытая! А в метро меня не пусстят… (Облилась слезами.) Я выпимши! Что же теперь? Пешком ехать на троллейбусе? Через всю Москву?
— А. Мой водитель тебя довезет. Пойдем, я тебя посажу.
— Ты оччень хорошая, красавица моя. Я раньше после зоны жила с одной женщиной Теодораки, на тебя похожая, солидная … Из Сухуми…У нее была такая… формли… формлиро… формуу-лировка: «Зося, сделай мне ребеночка». Так-то меня Зося, Зоха зовут. Зоха Дорш, пщя крэф… Но кто я… Об этом молчу. Теххх…ник теххн…нно… лх.
— Иди, иди.
— А давай поженимся!
— Осподи… Вон дверь! Не туда!
— А на дорошшш…ку… на посошоххх… на посо-шок! Где у вас? Позвонить бабушке… Попудриться… (Завыла.) Кыы-лен ты мой опавший…Нет, погоди. (За дверью.) Сступеньки… Под метель…ю белой! Или кто увидел…
— В лифт, в лифт. Нет, я сама кнопку нажму. Слушай. Мне нужен адрес этой сволочи. Киркорян Елена Ксенофонтовна.
— Заппросто. Ик! Ик…сенофонтовна. Нет, этто… трудно.
Тамара Геннадиевна, проводив Зоху, вернулась на кухню и допила коньяк.
Немного осталось после этой.
Алина предъявила пропуск, поднялась на лифте и вошла на свой этаж университетского общежития. Ее комната была заперта. Тронулась искать коменданта.
Комендант отсутствовала.
Поехала на другой этаж к Фаине. Постучалась, вошла. Фаина лежала, курила. На ней был Алинин свитер. Покраснела, поднялась на локте.
— Привет, Фая.
— Выписали?
— Фаин. Я совсем без вещей. Ничего нет. Коменданта нет, моя комната закрыта.
— Там живут узбечка и латышка со второго курса. У них, наверно, все твое.
— Фаин, отдай мне вещи.
— У меня ни х… твоего нет.
— Мне нечего надеть.
— Продай ребенка.
— Мне сейчас — поняла? Нечего носить.
— А я при чем?
— На тебе надет мой свитер.
— А… Этот? Да он выкинутый валялся в коридоре… Как тряпка половая. Я не знала, что твой. Я сплю в нем.
— Мне нужно носки, белье…
— Я не видела.
— Фаин. Отдай по-хорошему.
Алина кивком показала на шкаф.
Фаина ответила визгливо:
— Попробуй только шарить в моем шкафу! Я всем про тебя расскажу.
— А я про тебя Волкову!
— Сука. Ах ты сука.
Алина открыла шкаф и стала методически просматривать валявшиеся там в жутком беспорядке шмотки, держа в поле зрения лежащую Фаину, которая покраснела как свекла. Все грязное, все переплелось, как на помойке. Ну и Фаина. О! Нашла свой зеленый носок один, грязные брюки, две тухлые майки. Аккуратно положила на стул.
