Она, кряхтя, нагнулась, подняла стакан и машинально опустила его в карман.
— А сын этой… Серцовой Маши? Жив?
— Жив, слава Богу. Но его пока не дают носить на кормление.
И тут Алина затряслась, уткнувшись в подушку.
Нянька придвинулась:
— Тише! Как будто ты ничего не знаешь. А то мне попадет. Унесли твоего сына, все. Кроватка пустая. Только не кричи.
Алина повернула к ней залитое слезами, улыбающееся лицо:
— У меня все хорошо, слышишь? У меня все хорошо!
И она завыла в голос.
— Ладно-ладно, больная. Успокойся. Сейчас схожу, сестра укольчик поставит тебе. Смотри только не кричи, не пугай мамок. А завтра пойдешь с Богом домой.
Ушла нянька.
Молодые мамаши, вытаращившись, смотрели со своих кроватей на Алину, стараясь как-то заслонить своих младенцев от ее плача. Дети их мирно сосали.
Одна, по соседству, вдруг тоже заплакала.
Алина била себя кулаками по голове, сморщившись, и рыдала, сама не зная почему, победными слезами.
Она уже любила своего ребенка больше жизни.
А в кабинете у главврача сидели двое: солидный мужчина, по виду начальник, и молодой человек нездоровой наружности.
— Такое дело, — говорил старший, — мы знаем, что тут у вас одна девушка родила ребенка и хочет от него отказываться…
Главврач живо возразила:
— Вы опоздали. Ребенок у нее скончался.
— Скончался? Когда?
— Только что. Утром.
— Печально.
Помолчали.
— … но в целом это резко меняет ситуацию, — внезапно сказал старший, обращаясь к молодому. — Так… не могли бы вы с нею поговорить, чтобы она пришла сюда?
— Сюда? Как сюда?
— Вам звонили?
— Но не до такой же степени… Это запрещено…
— Так. Пожалуйста, пригласите ее.
— Не могу, а что вам надо?
— Мы бы хотели на нее поглядеть.
— Зачем это?
— Есть такая необходимость.
— Ну так встаньте в коридоре, ее сестра проведет тогда мимо.
— Договорились.
— Только погодите. У меня просто голова кругом идет… То одно, то опять другое…
Медсестра вошла в палату:
— Речкина, пойдем.
— Куда? Не надо мне вашей валерьянки и никакого укола.
— К главврачу на второй этаж.
Алина поднялась, вытерла полотенцем лицо, натянула косынку на волосы, подпоясала байковый казенный халат, сунула ноги в корявые больничные шлепки.
Впереди шла хорошенькая медсестра на каблучках, в высоком колпаке, снежно-белом халатике, а сзади тащилась зареванная, с распухшим носом, с горящими щеками Алина.
Они поднялись на четвертый этаж на лифте, пошли по коридору.
У окна стояли двое мужчин.
Они прямо-таки застыли, встретив и провожая глазами странную парочку, хорошенькую конвоиршу и роженицу, похожую на заключенную в ее убогом больничном наряде…
Алина, волочась мимо, еще больше сжалась. Мужики в роддоме? Кто это?
Мужчины переглянулись.
— Сойдет, — сказал старший.
— Мда, это не та, что впереди шла…
— Ну-ну, — сказал, как укротитель, старший. — У тебя сейчас, ты думаешь, богатый выбор, но это не так. И потом, они действительно похожи с твоей Машей. Обе белой масти..
— Та, что впереди, все же лучше. Эта совсем уже вокзальная нищая.
— У нее ребенок только умер, ты что.
— А, да.
— Я понимаю, что тебе хотелось бы взять Лариску нашу?
— Лариску? — растерялся младший. — Как это, Лариску.
— А то никто не знает, что ты с ней запираешься после работы каждый день. В подсобке под шумок. Да не выйдет. Она замужем. А здесь легенда легко ложится. Понимаешь? Один роддом, они похожи.
Разговор шел на пониженных тонах.
Через минуту медсестра прошествовала мимо, ступая специально изящной походочкой. Мужчины редко посещали роддом.
Молодой незаметно покосился в ее сторону.
— Хороша Маша, да не наша, — резюмировал старший.
Еще спустя несколько минут по коридору, шмыгая подметками, проследовала Алина, не глядя по сторонам. Она как-то странно улыбалась и была похожа на психбольную.
Младший опустил глаза и не посмотрел ей вслед.
— Сойдет, — сказал, подождав, старший.
Тяжело помолчали. Очень тяжело.
Вдруг младший как-то усмехнулся:
— А Лариска? Может, действительно?.. Она за Хандию с мужем разведется… А то эта уж больно страшная.
Безумная надежда зажглась в его небольших глазах. Он даже покраснел.
— Лариска твоя? Да у нее же двое детей. И мужа она любит. Она курва бесстыжая, это да, она проблить, но не до такой же степени, — отвечал ему на это старший. — Это первое. Второе, что оформить мы уже ничего не успеем. Третье, что Лариска нужна нам здесь, она народное достояние. Ха-ха. Я уже не могу без нее, ну чисто наркотик.
