Немного погодя, Тилли почувствовала, как ее обволакивает спокойствие и безразличие, и ей не нравилось это чувство. Усилием воли она заставляла себя не спать. В ней нуждался Мэтью! Ах, Мэтью! Его отец лишился ног, а он потерял руку!
Почему, Господи! За что?
* * *
Тилли очнулась в постели. Через маленькое квадратное окно в комнату лились яркие солнечные лучи. Она огляделась. Несмотря на странное душевное спокойствие, Тилли сразу же вспомнила события прошлой ночи.
Дверь открылась, и вошла худощавая, ростом с Тилли, женщина. Когда она заговорила, Тилли узнала ее голос.
— Ну вот, милая, вы и проснулись. Отдохнули немного?
Тилли молча смотрела на нее. Ей хотелось расспросить женщину, но язык не поворачивался произнести нужные слова.
— Ваш муж пришел в сознание, — гладя ее по голове, сообщила незнакомка.
Тилли, как подброшенная пружиной, рванулась, чтобы встать, но женщина придержала ее за плечо.
— Не волнуйтесь. Ему не так уж плохо. Он потерял много крови и сильно ослабел, а в остальном ничего.
— Это точно?
— Ну, конечно. Если захотите освежиться, все необходимое найдете там. — Она показала на дверь. — Когда будете готовы, можете немного перекусить и тогда пойдете к нему.
— Я… не могу есть. Я… должна его увидеть.
— Вы увидите его, моя милая, пойдемте. — Женщина помогла Тилли подняться и подвела к двери.
Комната напоминала туалетную комнату в далеком имении Сопвитов. Под деревянным каркасом с круглым сиденьем стояло ведро. На скамье Тилли увидела тазик и кувшин. На столе, находившемся напротив туалета, поблескивало маленькое зеркало. Тилли взглянула в него и не узнала себя. На нее смотрела незнакомая старая особа с черными провалами вместо глаз.
Женщина поджидала Тилли в соседней комнате с подносом, который она поставила на край кровати.
— Спасибо, — поблагодарила Тилли, — но я не могу есть.
— Тогда выпейте кофе.
— Пожалуйста, отведите меня к нему, — шепотом попросила Тилли и с трудом сделала глоток.
Слегка поколебавшись, женщина вздохнула:
— Хорошо, идемте.
Тилли помнила комнату, заставленную кроватями, помнила стол в конце ее, помнила мужчину в клеенчатом фартуке. Но только теперь она почувствовала запах: едкую смесь крови, пота и паленых волос.
Доктор все так же стоял у стола, но сейчас на нем был чистый фартук, и он смыл кровь с лица. Доктор покосился на женщин, но ничего не сказал. Тилли подвели к кровати в конце комнаты. Перед ней лежал Мэтью так же, как и она, до неузнаваемости изменившийся за последние двенадцать часов.
Он лежал с открытыми глазами. Их цвет — единственное, что осталось от прежнего Мэтью. Тилли склонилась над ним и прижалась губами к его губам. Но Мэтью не ответил на ее поцелуй, и она подняла голову.
— Тилли, — беззвучно шевельнулись его губы.
— Да, любовь моя, — она с трудом разобрала свои собственные слова. Горло у нее пересохло, ей казалось, что она вот-вот задохнется.
— Тилли.
— Да, дорогой.
— Домой.
— Хорошо, мой милый! Лежи спокойно, мы скоро поедем домой.
Тилли распрямилась и повернулась к стоявшей рядом женщине.
— Пусть эти грязные бродяги подождут, — раздался на всю комнату скрипучий голос доктора. — Будь моя воля, я бы их там и сжег, и на медленном огне, очень медленном.
Несколько человек, ухаживавших за ранеными, оставили свое занятие и подняли головы. Мужчина в военной форме что-то говорил доктору, но очень тихо, а вот ответ доктора слышали все.
— Санкции, договора! — кричал доктор. — Что они там могут знать. Вот их бы сюда, тогда они увидели бы, что стоят их санкции с договорами… Санкции, договора! — последние слова доктор выкрикнул с особой злостью.
— Им нужна помощь, — возвысил голос офицер. — Если они ведут себя как дикари — это не означает, что и нам следует поступать так же. Стрелять в них — это честно. Но нельзя оставлять их умирать в муках.
— Бросьте, не хочу слушать эту вашу чушь. Умирать в муках. Такое сказать! — Доктор взмахнул рукой с зажатым в ней скальпелем, и лезвие блеснуло на солнце. — Иногда я спрашиваю себя, на чьей стороне армия? — склоняясь над пациентом, фыркнул доктор. — Рейнджеры не задают вопросов, они действуют.