Здесь он познакомился с крупнейшим инженерным сооружением того времени, никем не превзойденным вплоть до работы К. Д. Фролова в 80-х годах XVIII века, — гидросиловой установкой при плотине на реке Сене. Четырнадцать нижнебойных колес по 12 метров диаметром каждое поднимали воду, направлявшуюся сложнейшей механической системой на высоту 162 метров для последующей работы фонтанов Версаля, Трианона и Марли.
Внимательно изучая инженерно-технические зарубежные достижения, Нартов стремился поскорее использовать их для родного народа. В одном из парижских писем он писал: «А мы видим в Париже многия машины и надеемся мы оных секретов достать ради пользы государственной, которые махины потребляются на работах государственных».
Особенно радовало Нартова то, что впервые за все время зарубежной поездки он увидел в Париже токарные станки, заслуживающие внимания. В одном из первых писем, посланных из Франции, он так и писал: «Мы ныне в Париже обрели токарные махины, которые нужны его царскому величеству». Нартов поспешил найти мастеров, согласных построить подобные станки для отправки в Россию. Задаток пришлось дать из личных денег, хотя он испытывал в последних крайнюю нужду.
Дальше все пошло хуже, чем в Лондоне. Русский представитель в Париже решительно ничем не помог, отказал в содействии для получения кредита у кого-либо из местных купцов и не стал даже заниматься просьбой Нартова о выделении ему в помощь «для государственных дел» кого-либо из русских, находившихся в столице Франции. Пришлось жаловаться в Гаагу, что русский дипломатический представитель в Париже «во многих нуждах отказывает». Но Куракин оставался верен себе. Он по-прежнему задерживал присылку денег, на письма по большей части просто не отвечал.
Такое отношение изменилось только весной 1720 года после того, как Нартов сообщил о получении им вторичного распоряжения Петра I заканчивать дела во Франции и немедленно возвращаться в Россию. Тогда Куракин обвинил петровского механика в том, что задержка в высылке денег произошла по… его, Нартова, вине. Нартов с достоинством отвел все упреки. Он указал, что давным-давно изложил ясно и точно все дела, послал необходимые расчеты, а ему даже жалованье задерживают, хотя это должны делать без всяких напоминаний.
Опасаясь гнева Петра I, Куракин теперь начал быстро отвечать. 23 мая Нартов получил от него еще одно письмо. Характерно, что глава русских послов переписывался с русским механиком на французском языке.
Нартов в тот же день прочитал, как он пишет, «выразумел» это письмо и отправил ответ. Деньги пришли, но слишком поздно. Нартов уже давно отказал мастерам. Теперь только и осталось сказать Куракину, что «уже и вышепомянутые мастера тех денег не берут». Ни один из парижских станков не пришлось вывезти в Россию. Нартову не только не прислали жалованья, но даже не перевели деньги на переезд из Парижа в Гаагу. Пришлось добавить, что по возвращении в Петербург он «намерен ответ учинить» лично Петру I.
Куракин теперь действовал быстро» 7 июня он послал еще одно письмо Нартову, перевел новую сумму, но снова недостаточную. 9 июня, в день получения этого письма, Нартову пришлось снова писать, снова требовать денег, напоминать о том, что он все еще не имеет средств на проезд в столицу Голландии.
Бюрократы, занимавшие высокие дипломатические посты, опять сорвали планы Нартова. Они помешали ему превратить многие зарубежные технические достижения в достояние русского народа.
Но уж такой человек был петровский механик, что вопреки всем трудностям он сделал свое пребывание в Париже плодотворным. Как драгоценный дар своего гения, он оставил французскому народу невиданный станок, познакомил французов с работой на нем, показал никем тогда не превзойденное мастерство в токарном искусстве.