, пока не настает ночь, все происходит посреди ночи, Сталина вносят и кладут рядом навечно, и это присутствие невыносимо — самое большое оскорбление из всех. Сталин воняет — без Воробьева и Збарского консервацию провели халтурно, видно, из Сталина набили чучело, и за грибным ароматом консервирующего раствора отчетливо слышен мерзкий запах табака. Он слышит, как сверлят: имя Сталина выбивают на граните Мавзолея рядом с его именем, интересно, над или под? Много месяцев он старается вызвать в теле сколько получится жизненной силы, чтобы набрать изумрудно-зеленой слюны на плевок, но ничего не выходит, и он может лишь послать в направлении сталинского тела заостренный луч ненависти: «Сволочь!» Сталин немедленно отвечает следующей мыслью: «Усрись». Паломники все идут, год за годом, а новые вожди, совершенно ему неизвестные, используют два тела в гробнице, чтобы упрочить свои собственные притязания, вероятно, предвидя день, когда они тоже возлягут в мавзолее и будут служить тем, кто придет за ними. Теперь, когда людской поток иссякает, тишина гробницы давит на него каменной горой. Что думает Сталин? Смиряется ли с тем, что он рядом, смиряется ли с тем, что не может даже повернуться и поглядеть на него? Кто из них страдает больше? Это жизненно важный вопрос. А потом — Двадцатый съезд Партии, даже здесь, в Мавзолее, они слышат подробности «секретной» речи Хрущева, развенчивающей Сталина, и ему смешно: твоя песенка спета, дружок. И вот, точно как он предвидел, Мавзолей опять закрывают, и на сердце у него становится легко, но в тот момент, когда лежащее рядом полусгнившее тело наконец-то уносят, ему кажется, что Сталин кричит: «Если мне конец, то и тебе тоже». В последующие годы он обдумывает эту фразу с научной точки зрения, с учетом разведданных, выжатых из возобновившихся перешептываний прислужников. Оказывается, как и следовало ожидать, новый вождь страны Советов нуждается в нем больше, чем когда-либо, ему начинают поклоняться с новой силой, ибо он — неумирающий символ чистой революции, не растленной шарлатаном-жрецом, которого более не до́лжно называть вслух. Каждый год на майские праздники ЦК принимает парад войск с крыши Мавзолея. Каждое общественное учреждение выделяет помещение под святилище, куда может прийти каждый. Бесплодные женщины совершают паломничества к его гробу. В ночь, когда государство рабочих и крестьян запускает первый искусственный спутник Земли, весь ЦК тайно является в Мавзолей и тайно поднимает тост в его память, за его руководство, его проницательность, его точный анализ исторического момента. Они победили американцев в битве за космос. Затем следуют золотые годы социализма, американцы напуганы до усрачки, его имя — на устах каждого советского солдата, когда Варшавский договор раздавил этих слабаков чехов. Все его предсказания сбылись благодаря приложению научного метода к истории. Но капиталисты сильны и хитры, богаты и беспринципны, и вот он слышит, как его прислужники с тоской в голосе говорят, что желали бы побывать на западе, или хвалятся, что побывали там, и он пытается что-то различить в ритме и силе шагов, спешащих мимо его тела, или в ударах подметок их обуви о ковер, из этого после долгих раздумий можно извлечь данные о качестве обуви, и, возможно, о месте ее изготовления, а также понять, что преданность масс коммунизму, преданность ему, несколько охладилась. Он видит застой раньше Брежнева, разгул идеологического разложения, и сочиняет ядовитейшее, бичующее предостережение о возможности контрреволюции, о работе антиисторических сил. А потом слышит старые слова, обретшие новый смысл, свободно звучащие в Мавзолее — перестройка, гласность, — словно какие-то сокровища, найденные под землей и недавно извлеченные на свет для обогащения масс. Внезапно сомнению подвергаются самые основы существования страны Советов. Допуск посетителей теперь производится лишь три раза в неделю по утрам. Морально-политический крах очевиден, катастрофичен, всеобъемлющ, и он рассматривает положение бесстрастно, как всегда. Он не опечален, вовсе нет, его преемники совершали ошибки, но основы теории все так же верны, объективные условия, породившие революцию, вновь вернутся, и он уверен, что неустанные новые изобретения в области электронных технологий помогут отточить и усовершенствовать орудия просвещения, он замечает, как всемогущи глобальные электронные средства информации, и как капитал использует их для наживы в этот мимолетный исторический момент, а пока — он знает, что его жительство в Мавзолее должно подойти к концу, и с нетерпением ждет решения Парламента или президента России, согласно которому гробницу наконец-то закроют, тело извлекут оттуда и положат в скромную могилу, может быть, рядом с матерью, на лютеранском кладбище в Санкт-Петербурге, хотя это как раз неважно, и он наконец-то обретет покой, а история неумолимо покатится дальше.
