— Причина? — с изумлением переспросил Гусман; потом оживился и, смеясь, заявил: — Вот этот сеньор во всем виноват...
Баттилана перебил его, явно желая взять объяснения на себя.
— Прошу прощения, сеньорита, — он слегка поклонился, — мы побеспокоили вас, потому что влипли с машиной. Если бы вы дали нам на время лошадь, мы бы запрягли ее в свою колымагу и в два счета...
— Лошадь? — спросила женщина с таким изумлением, как будто речь шла о чем-то неслыханном. — Ну-ка, ваши пропуска.
— Пропуска? — проговорил Гусман.
Баттилана объяснил:
— Сеньорита, мы пришли просить о помощи. Не можете — дело другое.
— Есть у вас пропуска или нет? Заходите, заходите.
Они вошли в коридор с серыми стенами. Женщина заперла дверь, дважды щелкнув замком, и оставила связку ключей при себе. Они переглянулись, ничего не понимая. Баттилана жалобно взмолился:
— Но, сеньорита, мы не хотим вас задерживать. Если вы не можете дать нам лошадь, мы уйдем.
Без всякого выражения, несколько устало женщина произнесла:
— Документы.
— Не хотим вас задерживать, — любезно повторил Баттилана, — мы уходим.
Не повышая голоса (сначала они даже подумали, что она обращается к ним), женщина позвала:
— Капрал, доставьте этих двоих к полковнику.
Сразу появился капрал в форме, подпоясанной красным кушаком, схватил их за руки выше локтя и быстро повел по коридору. Пока он тащил их, Гусман, не без труда стараясь сохранить достойную осанку, спрашивал: «Что все это значит?», а Баттилана хвалился высокопоставленными друзьями, которые строго взыщут с виновных в ошибке, конечно невольной, и совал свое удостоверение личности женщине, которая уже уходила, и капралу, который его не слушал. Капрал ввел их в комнатку, где какая-то девушка, сидя к ним спиной, приводила в порядок картотеку; оставив их тут, капрал предупредил:
— Ни с места.
Он приоткрыл дверь и, просунув голову в смежную комнату, доложил:
— Я доставил двоих, полковник.
В ответ раздалось одно-единственное слово:
— Камера.
Баттилана возмутился.
— Э, нет. Пусть меня выслушают, — почти закричал он. — Я уверен, сеньор полковник войдет в наше положение!
— Куда? — рявкнул капрал и толкнул Баттилану так, что тот пошатнулся.
Гусман подумал, стоит ли сейчас противиться. Капрал снова схватил их за руки, на этот раз еще крепче, и повел. Выходя из комнаты, Гусман заметил взгляд, брошенный Баттиланой на женщину, разбиравшую картотеку, и с восхищением подумал: «Ну, этот своего не упустит». Когда он тоже посмотрел на нее, девушка обернулась и оказалась одной из тех отвратительных старух, что со спины кажутся молодыми.
Камерой была ярко освещенная комнатушка с побеленными стенами; у одной из них стояла койка.
— Хорошо еще нас оставили вместе, — заметил Гусман.
Неожиданная сердечность этих слов или жестокая нелепость всего, что сейчас произошло, победила упрямое сопротивление Баттиланы.
— Куда мы попали, дон Гусман? — спросил он, чуть не плача. — Я хочу вернуться домой, к Эльвире и девчушкам.
— Скоро вернемся.
— Вы думаете? Сказать вам правду? Мне кажется, мы останемся тут навеки.
— Бросьте вы.
— Сказать вам правду? Я веду себя с женой подло. Жена любит меня, она сияет от радости, стоит только мне появиться, а я, скотина, путаюсь с другими. Скажите сами, дон Гусман, хорошо это? А главное, когда дома есть жена, которая ни в чем никому не уступит. Но объясните, куда мы попали? Что тут? Я ничего не понимаю, но сказать вам правду? Не нравится мне это. Признаться вам? Так не похоже на мой город, на Буэнос-Айрес, как будто он остался очень далеко. Очень далеко и в другом времени. Так жутко, словно кто-то сказал: не вернетесь. Знаете, девчушкам, одной — семь, другой — восемь лет, я помогаю им готовить уроки, играю с ними и каждый вечер целую их в кроватках, когда они ложатся спать.
— Хватит, — приказал Гусман. — Мужчины нюни не распускают. Хуже этого нет. Чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы я расчувствовался и не смог защищаться? Вернее, защищать нас обоих, ведь вы в таком виде никуда не годитесь.
— Супруга...
— Да ладно вам с супругой.
— Я хочу говорить о супруге. Поймите, не о моей, Гусман, о вашей. Тут не все чисто.
