— Она написала мне письмо! — тяжело дыша от невыносимой ревности, произнес Александр. — Письмо о том, что…
— Я приказал ей его написать. Приказал сблизиться с тобой, а иначе расскажу кое-что о Джине Бонапарту. Я ведь уже понял, кто прострелил мне ногу в саду за домом Жозефины. Я хотел отомстить, мне нужно было как-то оттянуть тебя от Бонапарта. Хватило бы письма, найденного при обыске, и Джину он бы сразу отпустил… — Колиньи окончательно помрачнел. — Откуда ты знаешь, может быть, я ее тоже люблю?
— Зачем ты говоришь это все мне?
— Да так, на прощанье. Вдруг больше не увидимся? — Колиньи надавил пистолетами на грудь Александра и развернул его так, чтобы их обоих было хорошо видно. — Эй, Джина! — крикнул он. — Послушай меня, несчастная сумасбродная кошка: Бонапарт не любит тебя и никогда не будет любить! Так кого из нас ты пытаешься предать?
Она выронила бокал, быстро схватила пистолет и вдруг направила его на голову Гаевского, который едва не подавился куском от неожиданности.
— А может быть, Колиньи, я хочу, чтобы и ты умер, и он, и я тоже? — Голос Бочетти вибрировал от какого-то запредельного нервного напряжения. — Да, я люблю Наполеона, этого великого человека! И хочу, чтобы умерли все его враги! Александр, еще секунда, и…
Гаевский прыгнул, уходя из-под выстрела, но Джина отреагировала мгновенно, и мальчишка рухнул в траву с простреленной спиной. Второй пистолет итальянки тут же оказался направлен на Мари. Спустить курок она не успела, пуля вошла ей прямо в сердце. Остужев видел перед собой дымящийся ствол и не мог поверить — это он выстрелил. Если бы Колиньи в этот момент решился, то убил бы Александра и ушел безнаказанным. Но француз сделал иной выбор.
— Антон! — Мари бросилась на колени, зажала рану. — Его надо перевязать, помоги мне! Быстрее, Саша!
Он пошатнулся, как пьяный, повернул голову и обнаружил, что Колиньи перед ним уже нет. Что это за проклятая игра? Что это за удивительный, непредсказуемый мерзавец? Колиньи удовлетворился тем, что Остужев сам выстрелил в собственное сердце, и решил не добивать.
— Саша!
На ватных ногах он добрался до Мари, помог ей хоть немного унять кровотечение Гаевского. Остужев все время поглядывал на труп Джины, чтобы убедиться: он действительно застрелил эту несчастную женщину, сошедшую с ума от любви к Наполеону? Если бы хоть как-то можно было все вернуть, он предпочел бы умереть сам.
— Что случилось, что? — прибежал Байсаков, вооруженный кнутом. — Кто его так?
— Отнеси Антона в карету, — тихо приказал Александр. — Мари, иди с ним. Я сейчас буду.
Теперь он понимал, что Колиньи не соврал про гусар. Они могли появиться в любую секунду, и единственный способ спасти Антона и Мари — немедленно уезжать. Джину лучше оставить здесь. Он наклонился над ней и поцеловал в губы. Александр понимал, что теперь ему до конца жизни суждено вспоминать ее слова, разгадывать загадки, и все — без малейшей надежды на правильный ответ. Он никогда не узнает, любила ли она его хоть немного. Надеялась ли Джина заслужить любовь Бонапарта или мечтала умереть?
Времени не было, его не было совсем, ни секундочки, и он заставил себя подняться.
Остужев догнал Байсакова возле самой кареты, помог уложить в нее Гаевского и забрался на козлы. Когда они уже катились по дороге, набирая ход, далеко позади показались из-за поворота первые гусары. Остужев, как умел, заработал кнутом — не время жалеть лошадок. К счастью, гусары их, по всей видимости, не заметили, помешало слепящее солнце. Эскадрон оцепил лес, как и было приказано, и занялся его прочесыванием.
Они скакали до заката, совершенно загнав лошадей. Лишь дважды Остужев притормаживал, чтобы услышать от Мари, как дела у Гаевского. Мальчишка пришел в себя и даже мог говорить, вот только все время кашлял кровью. Пуля прошла навылет и почти вскользь, но, видимо, коснулась легкого. Они решили рискнуть и уехать подальше, чтобы там уже спокойно поискать для Антона доктора.
Наконец, уже под утро, они сидели с Байсаковым в сонном придорожном кабачке и пили вино. Мари в это время находилась в комнате рядом — охраняла покой спящего Гаевского. Остужев уже несколько часов не говорил ни слова, молчал и Иван — силач уже понял, что сейчас расспросы бесполезны.
