Впрочем, не стоит преувеличивать образованность Наполеона. Ему неведомо многое из написанного Руссо, большая часть наследия Вольтера, за исключением драматургии и «Опыта о нравах». Из «Философской и политической истории европейских колоний и торговли в обеих Индиях» аббата Рейналя он одолел лишь первые три тома, о Монтескье и Дидро имел весьма смутное представление, скорее всего он не читал «Опасных связей» Шодерло де Лакло, такого же, как и он, артиллериста, находившего выход своей нереализованной энергии в литературе. Похоже, что его читательский интерес направлялся желанием обосновать тезис, родившийся в пылком воображении молодого, потерянного под негостеприимным небом Франции островитянина: при Паоли и в эпоху восхищавшей философов конституции 1755 года Корсика являла собою идеал государства, принципы общественного устройства которого соответствовали законам, написанным Ликургом для Спарты. Образ Паоли вырастает в сознании Наполеона до масштабов героя Плутарха. Он превозносит его, хотя отец вряд ли что-либо ему о нем рассказывал, а сам Наполеон не был с ним лично знаком. Он мог составить себе представление о его деятельности лишь на основании дневника Босуэлла, нарисовавшего идеализированный портрет Паоли. Отстаивавшие независимость Корсики Руссо и Рейналь также становятся его кумирами. Зато французская монархия, которая уничтожила созданное Паоли государство, подменив его собственным владычеством, должна исчезнуть. Бонапарт был республиканцем задолго до взятия Бастилии, раньше Робеспьера и Дантона. 23 октября 1788 года в Осонне он приступает к работе над исследованием, призванным доказать, что «в двенадцати европейских государствах короли пользуются узурпированной ими властью». Не разделяя настроений «сброда», он видит в трещинах, которыми пошло здание монархизма, реванш за Понте Ново.
15 июля 1789 года Наполеон берется за перо, чтобы сообщить дяде, архидьякону Люсьену, о своем намерении отправиться в столицу для приведения в порядок личных дел, а в конце приписывает: «До меня доходят вести из Парижа. Они удивляют и не на шутку тревожат. Брожение достигло апогея. Трудно сказать, чем все это кончится. Господин Неккер уехал в Пикардию для того, наверное, чтобы эмигрировать в Голландию. Похоже, уже нынче вечером, а то и ночью протрубят общий сбор и пошлют нас в Дижон или Лион. Что было бы для меня крайне неприятно и разорительно».
В самом деле, осоннский гарнизон неожиданно поднимают по тревоге. Вскоре вспыхивают мятежи.
«Я пишу тебе посреди потоков крови, под грохот барабанов и рев орудий, — сообщает Наполеон брату Жозефу. — Местная городская чернь при поддержке кучки разбойников-иностранцев, собравшихся, чтобы пограбить, принялась воскресным вечером крушить бараки фермерских рабочих, разорила таможню и несколько домов. Нашему генералу семьдесят пять лет. Он устал. Вызвав городского голову, он приказал им во всем подчиняться мне. Проведя ряд операций, мы арестовали 33 человека и упрятали их в тюрьму. Полагаю, что двое-трое из них предстанут перед превотальным судом».
Нельзя сказать, чтобы Наполеон питал нежные чувства к «сброду», однако еще меньшие симпатии вызывает в нем та каста привилегированных, к которой он сам принадлежит: «Вся Франция была обагрена кровью, но почти везде пролилась неправедная кровь недругов Свободы, Нации, привычно жиреющих за ее счет». В письме брату Жозефу 9 августа 1789 года, излагая версию событий памятной ночи 4 августа, он равно ненавидит и дворянство, и монархию, столь неуклонную в желании поработить его родину.
12 июня он пишет Паоли письмо, в котором не скрывает своего отношения к Франции: «Я появился на свет в день кончины моей родины. Тридцать тысяч французов, заполонившие нашу землю, потопившие в крови трон свободы — такова была жуткая картина, открывшаяся моему детскому взору. Моя колыбель оглашалась криками умирающих, стонами угнетенных, скорбными рыданиями. Вы покинули наш остров, и вместе с вами нас оставила надежда на счастье, рабством заплатили мы за свою покорность. Придавленные тройным гнетом солдатского сапога, легиста и сборщика налогов, мои соотечественники страдают от всеобщего презрения».
