Карим, обрадовавшийся было, что швейцарец знает, откуда он родом, слегка запаниковал. О художнике по фамилии Мусаясул он ничего не знал. Да и не мог знать. В начале 90-х в Дагестане о нем знали только его родственники. И то не все. Но показать этому розовощекому европейцу, что он, Карим, родившийся и выросший в горах, не знает свою собственную культуру, было равносильно провалу Штирлица в Берлине. Карим взял МХАТовскую паузу, а затем тихо, но уверено произнес.
– Этот художник действительно гениален, и я, как и все дагестанцы, горжусь, что мы земляки.
– Я видел его картины в Нью-Йорке в прошлом году. Его передача цвета, глубины, сюжета сравнимы разве что с Пикассо.
Карим важно кивнул, дав понять, что и с этим утверждением он согласен. Затем встал из-за стола и, испросив разрешения у хозяина, вышел из зала. Спустившись на первый этаж, Карим достал мобильный и стал судорожно просматривать записную книжку. Нужен был кто-нибудь, знающий, кто такой Мусаясул. Остановившись на кандидатуре своего однокурсника Шейху, Карим нажал на кнопку вызова. В студенческие годы Шейху считался главным интеллектуалом факультета. Карим его недолюбливал, возможно, видел в нем своего конкурента. Но поскольку он был заочником, а Шейху учился на дневном отделении, виделись они нечасто, и сферы их интересов никогда не пересекались.
– Салам, брат Шейху, это Карим, как жизнь молодая?
– Алейкум салам, брат Карим, все хорошо, ты где?
– Шейху, я завтра тебе позвоню, расскажу все подробно. А сейчас срочно помощь твоя нужная. Точнее, консультация, еще точнее – маленькая лекция, минут на пять. Тема – «художник Мусаясул».
– Ты что, на викторину попал?
– Хуже. Я в Швейцарии, тут один местный его знает, а я нет, представляешь, какая лажа! Только не скажи, что и ты его не знаешь.
– Слышал кое-что. Он чохинец был.
– Он что, умер?
– Давно, в начале пятидесятых. В Америке. Он учился в Мюнхенской художественной академии. Говорят, вместе с Гитлером поступал. Только его приняли, а Адика – нет.
– Кого?
– Адика. Адольфа Гитлера. Во время войны он пленным с Кавказа помогал в Америку уехать. Читал где-то, что очень одаренный художник был. Но большая часть его картин сгорела в Германии. После войны он и сам в Америку перебрался. Женился на какой-то баронессе, но прожили они вместе недолго. Она и сейчас еще живая, в монастыре каком-то живет. Аварский язык лучше многих аварцев знает. Все оставшиеся картины его сберегла. Сейчас они в музеях по всему миру.
– А Мусаясул – это его имя?
– Имя у него было Халил-Бек. Мусаясул – это фамилия, а может, псевдоним такой. Я сам мало что знаю. Он у нас под запретом же был.
– Почему?
– Ходят слухи, он в нацистской партии состоял.
– Еще что-нибудь знаешь?
– Вроде все.
Карим вернулся за стол. За время его отсутствия тему разговора сменить не успели. Швейцарец продолжал хвалить дагестанского художника.
– После его работ хочется все бросить и поехать в Дагестан, залезть в горы.
– Подняться в горы, – поправила бизнесмена Карина.
– Да, конечно, подняться. Вы поправляйте меня обязательно, когда я буду говорить что-то не так.
– Господин Ройтмайер, если желание подняться в горы Дагестана еще осталось, я с удовольствием приглашаю вас стать нашим гостем.
– Это официальное приглашение?
– Да. В любое удобное время.
Приглашая швейцарца в Дагестан, Карим еще не знал, что именно с этого знакомства начнется головокружительный рост его материального благополучия. Не знал и того, что сама поездка была тщательно спланирована заботливыми коллегами, чтобы встретились швейцарский бизнесмен и российский парламентарий. Через несколько лет Карим часто задавал себе вопрос, почему выбрали именно его, «простого дагестанского депутата Карима Джандарова», и не находил на него ответа. Не находил до поры-до времени, позднее он, конечно, все понял.
То, что было потом в этой благополучной во всех отношениях стране с семьей Джандаровых, для нашей истории уже не столь важно. Главная встреча поездки состоялась. Они вернулись домой, успев увидеть все крупные швейцарские города и Лазурный берег Франции, отдохнувшие и полные впечатлений.
