Написанное болью - страница 16
Сытое самодовольное мещанское западное общество понимает под "культурой" соблюдение определенных ритуалов (правил этикета, в частности) и накопление, нагромождение материальных ценностей. Поэту Бершину это, естественно, как всякому нормальному человеку, дико, чуждо и непонятно: "Зачем нужна эта груда неодушевленного, обездуховленного злата? Из любви к злату? Кому был бы нужен Париж без Лувра, без собора Парижской Богоматери, без влюбленных на берегах Сены? Может быть, я ошибаюсь? Может быть, в огромных состояниях существует нечто само по себе возвышающее душу? Нет: Из этого омута не выбраться" (с. 35).
Так прозревают честные, но заблуждавшиеся интеллигенты. И вполне нереволюционный и совсем не похожий на какого-нибудь западного левака, твердящего, как заклинание, "социализм или варварство", Бершин вдруг понимает, что западное капиталистическое общество - это общество, где человек - всего лишь "приложение к собственной бензоколонке" (с. 98), и что "религией этого общества стали расчет и выгода". А Бершин полагает, что мир, чьей религией стали расчет и выгода, "не выживет" (с. 34).
В книге есть показательный образ немецкой тележурналистки Мэри. В своей сытой, зажравшейся, отупевшей от обжорства, равнодушной Европе Мэри была явным исключением. "Ей было интересно абсолютно все - от литературы до политики" (с. 18). Но и Мэри поначалу демонстрировала некую снисходительно-барскую сытую непонятливость:
"-Я этого не понимаю, - скажет : Мэри по телефону, перед тем, как решится на поездку (в Приднестровье. - А.Т.). - Почему ты решил, что уже все взорвалось и мы летим в разные стороны? Я этого совсем не ощущаю. У вас, у русских, какое-то странное отношение к миру, вы все время думаете об апокалипсисе. Спроси у любого прохожего на набережной Рейна - он ничего такого не чувствует. Мир совсем не такой, каким ты его представляешь.
- Но может быть, мы живем в разных мирах?
- Ну что ты такое говоришь? Мир един. Не может одна его часть взорваться, а другая - существовать, как ни в чем не бывало" (с. 14).
Побывав в Приднестровье, под обстрелом, под пулями и снарядами прозападных молдавских фашистов, насмотревшись на убийства, на трупы мирных жителей, столкнувшись с предательством своих сытых и осторожных сограждан мужского пола (которые довезли Мэри только до Одессы, а в Приднестровье, где пули летают, конечно, не поехали), Мэри кое-что, надо признать, поняла (не зря же она и дома отличалась от других!):"- Нет, наши никогда ничего не поймут: наше неторопливое спокойствие, наша размеренная и со всех сторон правильно организованная жизнь может быть вредной. Она отучает думать. Они совсем не хотят думать" (с. 123).
Кстати, и последствия этой поездки Мэри небезынтересны: "Получила повышение по службе. Она теперь заведует целым информационным отделом на телевидении. Мартин пишет, что ею очень довольны, но сам он порою ее не узнает. Стала, говорит, жесткой, ничего, кроме работы, знать не хочет и почти ни с кем не общается" (с. 190). Похоже, Мэри теперь гораздо лучше понимает, по каким законам функционирует западный мир, - и решила жить в соответствии с этими законами.
Не случайно Бершин поместил в книге рассказ о том, как он забрел однажды с немецкой провожатой Гезой в Гамбурге в бывший еврейский квартал. "До 1933 года в этом районе Гамбурга проживало 9000 евреев, а после 1945 года в живых осталось 300. И я, прочитавший к тому времени килограммы книг о фашизме и геноциде, вдруг в очередной раз понял, что ничего не могу понять.
- Геза, - сказал я, - я все про это знаю, но все равно ничего не понимаю. Я все знаю, но не понимаю, как люди, обычные обыватели, могли спокойно смотреть на то, что истребляют их соседей. Как это происходило?
- Постепенно, - ответила мудрая Геза. - Мы, немцы, вообще, народ неторопливый и обстоятельный: Объявили, что: их (евреев. - А.Т.) квартиры, дома, лавки, магазинчики можно занимать. Дело благое. Составили списки. Все поделили честно. В строго установленном порядке. О судьбе бывших хозяев, как правило, не задумывались. Мы народ законопослушный: Конечно, после войны: многие: возмущались, клеймили Гитлера. Но, заметь себе, даже после этого никто бесплатно приобретенной собственности не вернул" (с. 89-90).
