— Мы просто тюремщики, — сердито заявила она своему брату. — Мы держим Элизабет в плену — и тело ее, и душу.
Кристофер строго посмотрел на нее.
— Ты не должна ей говорить ничего, что противоречило бы моим словам. Нэнси, — сказал он. — Это только смутит ее. Она и так напугана, у нее все перепуталось в голове.
— Поэтому ради тебя мне придется лгать, — спокойно ответила Нэнси.
Он ничего не ответил.
— Я совершенно иначе представляла твой приезд, — произнесла Нэнси.
Лицо Кристофера подобрело, и он погладил сестру по волосам, мягко спадающим на плечи.
— В своем письме ты писала, что папина смерть была не очень мучительной, да? — спросил он.
Нэнси покачала головой.
— Все закончилось в течение двух дней, — ответила она. — И большую часть времени он был без сознания. Как я хотела, чтобы ты был здесь, Кристофер! Я каждый день ждала тебя.
— Я уже здесь, — ответил он.
Нэнси с тревогой в глазах посмотрела на брата, когда он обнял ее.
— Кристофер, — вырвалось у нее. — Ох Кристофер!
— Все будет хорошо, — успокоил он. — Вот увидишь. Так ты отнесешь поднос наверх, Нэнси? Я сказал ей, что ты придешь. Ты не скажешь ничего, что может смутить ее?
— Я отнесу ей поднос, — ответила Нэнси и, повернувшись, вышла из комнаты, не ответив на его вопрос. Они оба знали, что она ничего не скажет. Она не раскроет его тайну.
Его найдут, думала Нэнси, поднимаясь по лестнице. Если он будет держать Элизабет в Пенхэллоу, то рано или поздно кто-нибудь приедет за ней. И когда они придут сюда, то эта страшная тайна будет раскрыта.
Ее безопасное убежище больше не будет таковым. А бежать некуда. “Интересно, кто за ней приедет? — подумала Нэнси. — Герцог Чичели? Джон?” Ей не хотелось, чтобы здесь появился Джон. Все семь лет она старалась не думать о нем. А может, он с армией находится в Испании или во Франции? Не известно. Возможно, он даже… но она прогнала эту мысль. Многие возвращаются с войны.
Тогда это будет Мартин. Да, сюда явится Мартин. Он всегда безмерно восторгался Элизабет. Нэнси одно время даже думала, что он влюблен в свою сводную сестру. “В любом случае сюда явится именно он”, — с мрачной уверенностью решила Нэнси. И ее райский уголок будет потерян, а бежать некуда.
Элизабет была очень бледна, даже губы стали бесцветными. И все же она была так же прекрасна, как и прежде. Нэнси ненавидела ее.
— Нэнси! — позвала ее Элизабет. Нэнси улыбнулась и поставила поднос.
— Да, — откликнулась она. — Я знаю, ты не узнаешь меня, Элизабет. Не волнуйся, твоя память вернется. Ты проголодалась?
— Да, — ответила Элизабет, взглянув на поднос, который Нэнси поставила ей на колени. — Ты не можешь представить, какое это ужасное состояние, когда ничего не помнишь. Не узнаешь людей, которых должен узнавать, не узнаешь знакомые места. Ты заглядываешь внутрь себя и находишь только пустоту там, где должны жить воспоминания.
— Все вернется, — успокоила ее Нэнси, осторожно присев на край кровати. — Просто нужно время.
Элизабет благодарно улыбнулась ей и взяла маленький кусочек жареного хлеба. Нэнси наблюдала, как девушка ест, и говорила о безобидных вещах, например, о погоде или о еде. Она предложила Элизабет принять ванну, когда та, позавтракав, наконец откинулась на подушки.
— С удовольствием, — откликнулась Элизабет. — Я чувствую, что мне это необходимо. Это моя ночная рубашка? Она такая большая.
Нэнси засмеялась.
— Мы надели ее на тебя, решив, что тебе будет удобнее, учитывая твои ушибы, — пояснила девушка. — Я принесу тебе твою, когда ты примешь ванну. — Нэнси встала, взяла поднос и, выходя из комнаты, весело улыбнулась.
Она снова почувствовала себя тюремщицей, когда спускалась по лестнице. Трудность заключалась в том, что Элизабет понравилась ей, как и во время их первого знакомства, до того, как эта женщина поломала жизнь Кристофера, заставив его бежать за океан. Ей не хотелось любить Элизабет, не хотелось иметь ничего общего с ней или с кем-либо из ее семьи.
