Сегодня почти забылось, что в молодости Квислинг был тесно связан с Россией и по службе, и по обстоятельствам личной жизни.
Квислинг в 1920-е годы был руководителем Нансеновской миссии в Харькове — и, надо отдать ему должное, действительно сделал очень много для голодающих. Кирстен Сивер, писатель и публикатор книги первой жены Квислинга Александры Ворониной «В тени Квислинга», в интервью радио «Свобода» сказала:
«Участие Видкунда в работе Нансена выражалось главным образом в организации доставки продовольствия из пункта А в пункт Б в обстановке хаоса, когда порядки менялись со дня на день. Он не занимался распределением продовольствия — он обеспечивал его транспортировку из морских портов нуждающимся. Я считаю, что ему в заслугу следует поставить также то, что право распределять продукты он предоставил самим русским. Благодаря этому ему удалось избежать трений с властями, которые были так характерны для американцев — те настаивали на том, что они сами должны руководить кухнями для голодающих. Так что он вполне толково исполнял свои обязанности и, думаю, без него организация Нансена была бы гораздо менее эффективна».
Подтверждение этому мнению мы находим и в газетных публикациях того времени. В 1922 году корреспондент норвежской газеты «Тиденс Тейн» Албин Эйнес писал о голодающих в Харькове:
«Только капитан Квислинг мог в те дни помочь умирающим, чья жизнь зависела от кусочка хлеба! Как мало им было надо, чтобы выжить!.. Капитан Квислинг добывал еду для умирающих женщин и детей. Только ему было под силу украсть лошадей Будённого, забить их и накормить кониной голодающих малышей».
Самому Квислингу работать было вовсе не так уж и легко. Александра Воронина вспоминала:
«Квислинг постоянно жаловался, что чиновники опаздывают на встречи, а иногда и просто не появляются, не потрудившись предупредить заранее. Как правило, они были плохо осведомлены о действиях собственных подчинённых, избегали ясно и честно отвечать на вопросы и зачастую нарушали свои обещания. Квислингу было трудно смириться с атмосферой недоверия и нерешительности, которая словно намеренно создавалась для того, чтобы помешать его важной работе. Некоторые особенности, которые он считал чертами русского характера, возмущали его до такой степени, что он начинал обвинять меня, словно я одна была виновата в недостатках моего народа. Я понимала, что ему просто нужно выговориться, так что поначалу слушала и не спорила, но как-то раз с улыбкой сказала: „Но почему вы обвиняете меня во всех недостатках русских людей?“ Он взглянул с подлинным изумлением и заверил, что я совершенно не похожа на других русских. Это было очень лестно слышать, но он так и не прекратил разглагольствовать о нестабильности, опасностях и неудобствах русской жизни, об отсутствии комфорта и порядка. Он приводил в пример норвежцев, которые, несмотря на суровый климат и иностранную угрозу, создали безопасную и процветающую страну».
Сам Видкунд относился к Нансену со смесью поклонения и отторжения. Он чувствовал, что не получает достаточного признания за свою работу из-за Нансена. Позднее он говорил: «Нансен — великий человек, он был руководитель и в науке, и в гуманитарной деятельности, а я делал всю практическую работу, и именно я отвечал за всё, а вовсе не Нансен». Квислинг, безусловно, лукавил, потому что он отвечал за работу исключительно в Харькове и на Украине, а вовсе не по всей России. Квислинг никогда не был правой рукой Нансена в Советской стране, хотя и часто сопровождал его в поездках.
Нансен и Квислинг были дружны между собой в определённые периоды жизни и поддерживали отношения до последних дней жизни Фритьофа. Последнее письмо Видкунда к Нансену написано буквально накануне смерти последнего в мае 1930 года.
Видкунд хорошо говорил по-русски (он изучил язык во время своей работы в Петрограде и Хельсингфорсе) и сопровождал Нансена в его поездках по Советской России.
В отсутствие Нансена Квислинг не терял времени зря — он не только помогал голодающим, но и успешно скупал (через свою жену) ценности в Крыму, которые продавали аристократы, бежавшие от наступления Красной армии.
