– Я хотел как лучше.
– И только-то? – удивилась Наташа. – Я тут изливаю душу битых полчаса, а ты в ответ просто говоришь: «извини» и полагаешь, что этого достаточно?
– Ну, извини за все, – предпринял я вторую попытку.
– За что, например? – спросила она, явно намереваясь проверить, достаточно ли внимательно я слушал ее душеизлияния.
– За все, – вздохнул я, чувствуя, что от покаяния не отвертеться. – За цветы к Восьмому марту и за дыру на обоях. За то, что постоянно путаю имена твоих подруг и за три зимних месяца не удосужился забрать из химчистки твою норку. За то, что иногда засыпаю, не дослушав рассказ о твоих трудовых успехах, и сам почти никогда не рассказываю о своей работе. За сегодняшние «духи», наконец, и за то, что ни разу не назвал по имени-отчеству этого… нашего… Черт! Можешь смеяться, но я опять забыл, как его зовут!
– Эдуард Игоревич, – в сотый раз терпеливо повторила Ната, и не думая смеяться.
– Бесполезно! – пожаловался я. – Это выше моих сил.
– Значит, ты готов признать свои ошибки, но менять в себе что бы то ни было не собираешься? А мои проблемы, получается, тебя волнуют слабо?
– Почему же? Очень сильно… – пожал плечом я, хотя на самом деле в эту конкретную минуту меня куда больше волновало, как бы не пропустить важную развилку в кровеносном трубопроводе. – И как раз сегодня я собирался… собирался…
– Так соберись наконец! – Наташа решительно шагнула ко мне и выхватила из рук плоскую коробочку с экранчиком и кнопками, действительно похожую на дешевую электронную игрушку. Вот только экран на жидких кристаллах – полноцветный, с поражающим воображение разрешением – был, пожалуй, чересчур хорош для игрушки, и уж совсем не игрушечными были действия, осуществляемые с помощью больших круглых кнопок.
Я заглянул Нате в глаза и, собрав в кулак всю волю, кое-как удержал в себе рвущееся наружу раздражение. Не зашипел, не скрипнул зубами даже и, слава Богу, пропустил первые пятнадцать фраз, которые так и просились на язык. Зато озвучил шестнадцатую, благо, в последнюю секунду я все-таки успел завернуть Наношу из застойного тупичка, примыкающего к воротной вене, и теперь мог не волноваться о нем где-то… две с половиной минуты.
– Хорошо, – совершенно спокойно сказал я. – Я готов исправляться. С чего начнем? Хочешь, я расскажу тебе о своей работе? Разреши-ка, я покажу… – И протянул руку.
О работе так о работе. В общем-то, я готов был рассказывать о чем угодно, лишь бы поскорей заполучить в личное пользование пульт управления Наношей.
Наивная уловка почти сработала. Слегка ошеломленная моим напором и внезапной покладистостью, Ната чуть было не послушалась, но в последний момент опомнилась и строго предупредила:
– Только из моих рук!
– Х-хорошо, – повторил я, тем самым совершив еще один внешне незаметный душевный подвиг. – Давай из твоих. Видишь эту звездочку в центре экрана?
– Вот эту?
– Да. Это Наноша.
– Кто?!
– Наноша, – повторил я, неожиданно смутившись. – Это имя.
– Почти как у меня?
– Э-э… да, – только теперь заметил я реально существующее сходство. – Это наноробот. Или сокращенно – нанобот.
– Нанобот? – удивленным эхом отозвалась Наташа. – Не сильно-то его сократили.
– Это потому, что он и так совсем крошечный. Настолько, что разглядеть его можно только в атомный микроскоп. Зато если миллиард таких нанош выстроить в колонну по одному, мы получим…
Я на секунду отвлекся, с замиранием сердца наблюдая, как Наноша, лишенный моего чуткого руководства, проходит один небольшой, но крайне неприятный участочек сосуда – и немедленно поплатился за это, получив твердым кулачком в живот. Хорошо хоть, не сильно.
– Не засыпай! – потребовала Наташа. – Так что мы получим?
– Что? – встрепенулся я. Наноша, по счастью, тоже миновал критический отрезок, отделавшись, можно сказать, легким испугом. – Получим? Ах, да. Если выстроить миллиард нанош в затылок друг другу, мы получим эталон метра.
– Издеваешься?
– Нет. Удачно шучу. Думаю, можно не объяснять, какие возможности обретет современная медицина, когда на охрану человеческого здоровья заступят миллиарды таких вот умных, практически всепроникающих, а главное – абсолютно послушных нанош? А, моно? – повторил я тот же вопрос в дурашливой детсадовской форме, полагая, что Ната в тон мне привычно ответит «нуна». Однако, ответ ее прозвучал скорее в духе затеянной мною лекции.
