Ладно уж, пускай! Хануман так Хануман. Только если этот гад еще раз выкинет непристойность, Яромир его вздует столь славно и от души, что хулиганящему переселенцу придется просить убежища в ином месте. Об этом он прямо сказал Волгодонскому.
— Плюньте вы и разотрите! Что же касается рукоприкладства, так ведь Ханумана еще изловить надо. А сие куда как непросто сделать. Очень непросто, — покачал головой Ахмет Меркулович, шапка на нем закачалась от неосторожного движения. — Мне уже пора. Обход наш закончен, следующий через час, не забудьте. Первый день, а в вашем случае, ночь, на службе всегда нелегко и непросто. Но лучший совет — поменьше обращать внимания и побольше позволять событиям идти своим чередом. Все равно, от нас они в основной части не зависят. Да, не зависят!
Завершив свою поучительную филиппику, председатель откланялся, естественно на словах, а не на деле, мешала шапка. И вот уже колышущиеся полы его долгого кафтана промелькнули в черном проеме заводской арки. Яромир сиротливо остался стоять возле двери, ведущей в недра единственного фабричного корпуса, с керосиновым фонарем в руке и с полным разбродом в сознании. От нечего делать он вернулся в подсобку. Лег на скрипучую кушетку, принялся изучать номер «Русского инвалида» за 1853 год.
И чуть было не заспал очередной обход. Хорошо хоть, сообразил заранее выставить будильник в электронных наручных часах, дешевеньких и тайваньской сборки, зато на удивление честно служивших своему хозяину. Керосиновый фонарь сам собой к этому времени угас, и Яромиру пришлось повозиться, чтобы на дворе при лунном свете возжечь строптивое приспособление вновь.
Кругом стояла вполне нормальная сельская тишина. То есть, не мертвая и глухая, а наполненная слабыми шорохами и звуками, от колебаний трав и шелеста раскиданного мелкого мусора, еще Яромиру примерещилось вдали короткое трепыханье птичьих крыльев. Озорующего Ханумана, к счастью, нигде не было ни видно, ни слышно. Связываться с безобразником сейчас никак не хотелось, поэтому жалеть об отсутствии наглого переселенца тоже не приходилось. Яромир приступил к ночному дозору.
Уложиться в пятиминутный интервал, однако, не вышло. Возможно, что и по собственной глупости неопытного в здешних сторожевых делах инженера. Воздух кругом был чист и свеж, настырные тучи, наконец, убрались в иные дали, первый осенний заморозок прихватил рассеянные тут и там мелкие лужицы. Гулять, пусть и по рабочей надобности, оказалось приятным занятием. Яромир, в редко его посещавшем и оттого весьма ценном состоянии благодушной умиротворенности, брел вокруг корпуса, беспечно помахивая перед собой керосиновым фонарем. Таким образом, он дошел до флигеля и окружавших его грядок с сорняками, где инженера и попутал внезапно бес. Зачем это было надо, Яромир не смог бы ответить и много дней спустя, но вот же, взыграло в нем, что называется, детство в одном интимном месте. Подсознательно вдруг всплыли в его памяти то ли инсценированные прятки и сражения индейцев с бледнолицыми шерифами на старой, еще дедовской даче, то ли походы с гитарами и палатками в подмосковные леса, в годы ранней юности, — сказать было затруднительно. Но именно некоторые эти воспоминания и толкнули Яромира на предприятие, с первого взгляда невинное абсолютно, но имевшее последствия пренеприятные.
Короче говоря, он свернул, забавы ради, с обходной, знакомой уже просеки и углубился в ряды головокружительно высокого репья. Яромир сделал несколько десятков крадущихся шагов, огляделся с хитринкой и сам себе подмигнул. Стебли сорняков своими верхушками взлетали теперь значительно выше его головы, так что и основной заводской корпус пропал из виду, не говоря уж о низкорослой пристройке. Его это ничуточки не напугало, только лишь позабавило. Яромир помнил, что идти надо, свернув сейчас налево и дальше прямо, тогда он всяко будет держать свой путь параллельно просеке и боковой стене фабричного здания. Топографическим кретинизмом он сроду не страдал, скорее наоборот, из него мог бы при удаче случиться чемпион по спортивному ориентированию.
