Так что я уже совсем ничего не понимал, просто встал со своего кресла и сделал один шаг к двери. Но как только я это сделал, Фрэнк сказал, чтобы я сел обратно, и я подумал, что все, наверное, сейчас случится, и вдруг я стал очень сердитый и очень напряженный.
– Не спеши, – сказал Фрэнк. – Не надо торопиться. Допивай свой портвейн, и все такое. На самом деле, если хочешь, налей себе еще. И я дам тебе ключ от этой комнаты, чтобы ты мог спокойно посмотреть телевизор и расслабиться. И, как уже сказала Элизабет, в любое время…
Он тогда попросил у меня мое кольцо для ключей и, когда я его отдал, добавил в мою коллекцию еще один ключ.
– Я об одном прошу, – сказал он. – Чтобы ты не злоупотреблял. Если хочешь, налей себе выпить. Но не увлекайся. Впрочем, я верю, что ты не станешь увлекаться. Большинству людей я бы это все не доверил. Люди иногда бывают странными. Но у меня есть ощущение, что ты чем-то отличаешься…
Он еще несколько минут походил по комнате и прибавил для меня звук в телевизоре. Потом тоже сказал мне «доброй ночи» и напомнил, чтобы я выключил свет, телевизор и запер дверь перед тем, как уходить.
После этого я еще немного посидел там, и мне было очень странно – наверное, как-то очень легко. Хотя потом у меня появилась другая мысль: о том, что, может быть, они все-таки оба в этом участвуют, но у них просто не хватило духу это сделать. И я подумал, что они, может быть, просто оставили меня в комнате, а сами пошли, чтобы подать кому-нибудь сигнал, тогда они смогут поделить все на три части и не будет никаких подозрений. Так что я снова начал ждать и тихо прислушиваться к любому шуму. Но никто не пришел.
Совсем никто.
Мне это тогда показалось совсем удивительным, и у меня была единственная мысль, что я, может быть, ошибся. Я даже начал вспоминать разные штуки, которые говорили Фрэнк и Элизабет, пока были тут. И что я лучше всего запомнил – их разговоры про людей, про то, какими были почти все. И из-за этого я в конце концов начал думать, что, может быть, Элизабет и Фрэнк – из тех немногих других людей, про которых говорила Налда: тех, которым мы нравимся и которые не будут нас потрошить. Таких совсем немного.
Так что я еще какое-то время сидел и думал про все это и по чуть-чуть отхлебывал из стакана, а телевизор все работал, и потихоньку мой страх почти исчез. И когда это случилось, а я в тот момент смотрел по телевизору что-то, от чего я засмеялся, я понял, что странная злость и что-то еще, которое у меня было до того, как Фрэнк спустился ко мне, тоже почти ушло. Почти совсем исчезло. А вместо этого у меня появилось такое хорошее чувство, что, может быть, Фрэнк и Элизабет станут моими друзьями или вроде того. И когда та штука по телевизору, над которой я смеялся, закончилась, я его выключил, вымыл стакан в мойке и, перед тем, как выключить свет, посмотрел на то, как мой стакан был сверху на их стаканах, и мне от этого стало даже еще лучше.
Потом я запер дверь и пошел обратно к своему маленькому домику, а ведь раньше думал, что я этого уже не сделаю никогда.
Первое, что я сделал на следующее утро, когда вышел в сад, – посмотрел по сторонам, чтобы найти, чего бы такого поделать, чтобы быть около больницы. У меня была такая мысль, что, если я буду работать поближе, я смогу, может быть, иногда натыкаться на Фрэнка или Элизабет и тогда они, может, остановятся, чтобы немного подружить со мной, может, даже снова скажут, чтобы я приходил в эту маленькую комнату по вечерам. Так что я смотрел по сторонам, пока не решил, что лозы, вьющиеся по стенам больницы, нужно обработать, и тогда я пошел за инструментами, которые мне могли для этого понадобиться.
Но я за весь этот целый день увидел только одного Фрэнка, который вышел из главных дверей с большой коробкой, и он даже совсем не остановился, чтобы со мной поговорить. Я перестал работать, как только его увидел, и подождал, когда он меня заметит. Но он, наверное, очень торопился, когда проходил мимо меня, поэтому только подмигнул и сказал:
– А вот и ты. Как дела?
И пока я говорил «да» каким-то странным голосом, он поспешил мимо и исчез за углом.
